Фюрер Нижнего Мира, или Сапоги Верховного Инки
Шрифт:
А утром на берегу троим исследователям повстречалась процессия индейцев: какой-то крутой мужик в паланкине плюс обслуживающие его носильщики и воины. Один из физиков, листая историческую энциклопедию, тыкал пальцем в индейцев и кричал, что это инки пятнадцатого века. Крики продолжалось, пока палица одного из индейских воинов не обрушилась на умную голову ученого. Историческая правда таким образом была соблюдена. Товарищ пострадавшего физика пальнул в воздух из пистолета, отчего индюшки разбежались, оставив на песке жезл с золотым набалдашником и ту самую смертоносную палицу с бронзовой шестигранной макушкой. Вскоре двое живых и один мертвый житель двадцатого столетия преодолели прибрежное
И золото с жезла и бронза с палицы долго проявляли слабую радиоактивность, но потом стабилизировались, никаких же отклонений в здоровье геолога и уцелевшего физика не отмечалось. Поэтому и было принято решение предпринять более основательную экспедицию. Тем более, как узнал геолог, фашистская подводная лодка с золотом рейха должна была достаться Советскому Союзу, кабы не аномальное исчезновение, — ведь за ней осуществлялся постоянный пригляд. И на ней имелся человек, связанный определенными узами с ЦК ВКП(б) и НКВД — сам Мартин Борман. Рейхсляйтер Мартин Борман, казначей и секретарь нацистской партии, борец со старой гитлеровской гвардией, своего рода немецкий Сталин, был с некоторого времени нашим агентом влияния. Несколько попыток сепаратных переговоров, инициированных то генсеком, то фюрером, осуществлялись именно через Мартина Бормана, который, в свою очередь, крайне презирал гнилые буржуазные демократии Америки и Британии. Вместе с рейхсляйтером, на той же подлодке, находился связной — матерый советский разведчик.
Так, во всяком случае, объяснял высокопоставленный офицер КГБ генерал-майор Сайко перед второй экспедицией. Мол, Борману предстояло в удобный момент передать золотишко советскому правительству. Но удобный момент так и не наступил. Или же геноссе Борман решил схитрить. А теперь эти средства надлежит срочно вернуть, поскольку своего золотишка у нас стало недоставать. И возвращать их придется из особой физической реальности, которую одни специалисты называют «абсолютным прошлым», другие — «хрональным карманом».
Трепливый генерал Сайко, давая странные сведения, не хихикал. Однако, выдавал ли старший офицер мощную информацию или же нес околесицу, потому что был «на кочерге», геологу осталось непонятным.
После того как геолог добросовестно раскололся и выложил всю известную ему правду-матку, капитан Калиновский отвел дуло пистолета. Ему стало ясно, что военнослужащих опять подставили, не обрисовав им противника и не поставив четкую задачу.
После привала, наполненного рассказом следопыта, все трое разведчиков двинулись в обратный путь. Ощущения были самые тягостные, советским людям казалось, что за ними следят деревья, камни, трава, земля. Пару раз среди древесных стволов мелькали какие-то смутные тени, отчего по коже скакали мурашки. Геолог захромал и немного приотстал, так что двое морских пехотинцев ненадолго потеряли его из виду. Вдруг сзади раздался выстрел и отчаянный, но быстро стихнувший вопль. Бойцы бросились на звук, но нашли на тропе только лужицу крови. А чуть подальше, в зарослях на скалистом склоне, был замечен ягуар, который тащил обвисшего геолога, зажав клыками его шею.
Капитан и сержант давай строчить из автоматов, срубая ветки и листья, однако на их глазах хищник поднялся на задние лапы и его тело приобрело человеческие очертания. Чудовище разок оглянулось назад кошачьей мордой, с мощным ревом прыгнуло и… растаяло в сумеречном воздухе.
От этого зрелища сержант немного запсиховал, и капитану пришлось отлупить его по щекам. Обратную дорогу морские пехотинцы приблизительно знали, но то, что легко далось на боевой машине, изматывало в пешем ходу. Казалось, даже камни под ногами притягивают подметки, вливают в тело тяжесть и усталость. На очередном привале капитану Калиновскому почудилось, что глыба, к которой он прислонился спиной, обхватила его и стала вбирать в себя — он еле выдрался. Сержант же признался, что на какое-то мгновение потерял офицера из виду.
Они снова потопали по тропе, и вскоре выяснилось, что основные неприятности приходят не от камней. Над ними долго кружили кондоры, а потом одна из птиц спикировала прямо на голову сержанта. Тот шагал в каких-то десяти метрах от капитана, но птица неожиданно оказалась огромной, настолько огромной, что смогла подхватить солдата и мгновенно вознести на высоту метров в сто. А капитан даже стрелять боялся, чтобы не подсиропить своему товарищу, который вскоре превратился в крошечную точку и затем исчез полностью и окончательно.
Калиновский, беспрестанно озираясь, брел по тропе, и где-то спустя час перед ним проползла змея. А потом с дерева послал стрелу затаившийся в кроне лучник. Капитан готов был поклясться, что, когда она впилась ему в бок, то какое-то время напоминала извивающуюся и шипящую рептилию. Едва офицер снял из автомата лучника, как возник целый отряд индейцев, а вместе с ними бородатый мужик без штанов, но в каске и со «шмайссером».
Целый час раненый капитан вел неравный бой, ползая среди камней и оставляя на них кровавые следы. Пуля клюнула его в ногу, а там и обсидиановый шар, метко выпущенный из пращи, на какое-то время затемнил мозги. Когда Калиновский очухался, враги со своими палицами были в нескольких шагах. Морской пехотинец очередью из автомата срезал их, а самого близкого индейца, уже замахнувшегося своей шипастой дубиной, подсек здоровой ногой и пришил ножом.
Однако враги снова хлынули в атаку, их фигуры туманились и расплывались — наступал последний момент в жизненной биографии. И тут редкие выстрелы из капитанского автомата были поддержаны шквальным огнем, который скосил всех зловредных индейцев.
Оказалось, морской пехотинец вел свой бой неподалеку от основной десантной группы, которая следуя на шум, обнаружила место боевого действия.
Собственно, на этом повесть раненого капитана закончилась.
4
Доктор вытер запачканные колбасой пальцы об окровавленное полотенце.
— Что же получается, Егор, — добавил майор Крылов, — не то в «абсолютном прошлом», не то в «хрональном кармане» осталась советская бронетехника, присыпанная землей и камнями. С меня по возвращении в Страну Советов нервный гэбэшник взял строгую подписку о неразглашении и отправил обратно в ВМФ, не выплатив даже походные деньги. Я позднее еще пробовал осторожно разыскать специнститут КГБ, чтобы излить там рассказ капитана Калиновского. Но уже через несколько месяцев это научное заведение покинуло систему госбезопасности, а еще позже приватизировалось и назвалось акционерным обществом закрытого типа «Хроноскаф». Так что все концы в воду.
Доктор умолк и разнес остатки спиртного по баночкам с надписью «мокрота». Крылов, я и Кукин подняли глаза и импровизированные бокалы, чтобы помянуть Петра Калиновского, но тут заметили — на входе, подперев бока, стоит иностранная мадам.
Майор закашлялся, поперхнулся и мучительно покраснел.
— Что вы тут делаете? — наконец возмутился он.
— O, porche misere. А вы что тут делаете? — злобно отразила женщина. — Вообще, в этих горах?
Я давно понял, что она не такая простая, какой хочет казаться. И этим вопросом просто уводит нас в сторону, на политические рассуждения, вместо того, чтобы отвечать, как долго и почему она здесь ошивается.