Г 3
Шрифт:
— Здесь ведь двойное начертание. Что ещё вы будете делать?
— Вы броню навесили на големов?
— Можно считать и так, — сморщился Диодр, явно недовольный кустарными доделками строевых големов.
— Молодцы. И я хочу заняться своим: он тоже со множеством недостатков и мне нужно сделать его сильнее.
Костяшка шагнул в центр рунного круга, а гости, повинуясь взмаху моей руки, напротив, отошли от его границ. Уже привычный ритуал: море маны от Гвардейца, ещё немного жизни от меня и новосозданный кристалл словно утонул в груди Костяшки, легко пройдя
Вряд ли наблюдатели её заметили, но все равно активно шептались все время, пока я наводил порядок на поляне.
Заговорила снова Пелая:
— Что-то очень странное вы сейчас делали. Диодр говорит, что похоже на старый способ быстрого поднятия голема, без основы, без подготовки, без страховки. Но у вас есть рунные круги и они очень похожи на трансмутационные, в которых вы и сделали кристалл. И… — девушка смутилась, — вы отдавали жизнь. Отдавали, а не создавали подобие, через отражение себя в стихии.
— Все справедливо. Несколько лет назад, в бою с темными, мне пришлось использовать и обычный способ поднятия через отражение. А затем я решил улучшить его — и до сих пор улучшаю. Ты, — тут я бросил взгляд на её спутника, — ну или Диодр верно подметила, хотя и не сказала прямо. Это действительно похоже на ритуалы зелонских магов жизни, когда они помогают эфирникам поднимать некроголемов. Вот только это моя жизнь и я могу распоряжаться ей так, как хочу. Верно?
— Мы и не думали обвинять вас в чем-то, лэр, — поспешила оправдаться Пелая.
А вот Диодру хотелось знать большее:
— Скажите, лэр, а наши отрядные големы, вы тоже добавили в них свою жизнь?
— Снова верно. Так у меня гораздо больше надежды, что при встрече с сильным зелонским эфирником тот не сможет перехватить управление.
Заметив, что парень снова открывает рот, я вскинул руку:
— Довольно. Если вы покопайтесь в книгах, то обнаружите, что в Гардаре использовали ритуал с поднятием на жизни едва ли не с первого десятилетия Темных Веков. От него отказались сравнительно недавно как от неэффективного и опасного, так что ничего запрещённого в нем нет. Как понимаете, я сильно ослаб после него, да и вам нужно отдыхать. Уже завтра мы выходим, поэтому давайте расходиться.
Просто так покинуть место сражения мы, конечно, не могли. На утро у нас оставалось ещё одно, самое важное, дело. Мы стояли, выстроившись коробками рот. Несмотря на лёгкий утренний мороз, все сняли не только шлемы, но и подшлемники. И смотрели на стоящего перед нами легата: строгий камзол без наград и знаков различий сменился подогнанной кольчугой, чистым, без единой метки горжетом и простым двухслойным шерстяным плащом. Легат стоял, как и мы, с непокрытой головой и глядел нам прямо в глаза:
— Тонму солдаты, сержанты и офицеры. Эта первая победа над старым врагом далась нам нелегко. И вы, и я потеряли своих боевых товарищей. Для многих из вас это первый бой и вам пришлось вдвое тяжелее других, потому что вы шли в неизвестность. Для меня же этот бой был тяжелее в десятки раз: после потерь в Кеуре, забрав из Пеленора практически всех, способных держать оружие я просто не мог, не имел права потерпеть поражение. Слишком давно не случалось такой беды на нашей земле, слишком тяжело оказалось предугадать все хитрости противника. Но вместе мы справились — и так будет и впредь. Сегодня мы оставим здесь наших павших. Оставим, но не забудем их, лишь добавим к общему счету ещё и эту цену.
Легат шагнул в сторону, коротко кивнул магам.
Медленное и короткое движение рукой, нужное лишь чтобы подчеркнуть момент и огромная общая могила, где лежали ряды завёрнутых в плащи тел, закрылась наползающей землёй, чей вал всё рос, превратившись в итоге в холм. Впервые на землях Зелона мы правильно хоронили своих мёртвых. Глухо прозвучал голос легата:
— Все свободны. Выступление через час.
Одна за другой роты, следуя приказам командиров, уходили от места погребения к лагерю. Вид, стоявший в двух шагах перед выстроенным в пять шеренг подразделением, обернулся. Его грубое лицо казалось застывшей на морозе небрежно размятой глиняной заготовкой для голема. Взгляд прищуренных глаз скользнул по нам, а губы искривились:
— Легат все верно сказал: наш счёт растёт. Это важно — помнить о погибших. Но не менее важна и грубая изнанка службы, бытия солдатом, тем более в такое страшное время. Среди вас большая часть это добровольцы, что откликнулись на призыв страны в это тяжёлое время. Уже одно это поступок, достойный гардарца, настоящего сына Создательницы.
Рядом, едва слышно хмыкнула Катирия.
— Но мне хотелось бы, чтобы вы вспомнили как погиб вчера каждый из ваших товарищей, — Вид поднял подбородок, ухитряясь глядеть на нас сверху вниз, на всех одновременно. — Я скажу прямо: девять из десяти погибли, потеряв голову от страха, побежали, бросив товарищей и получили удар в спину, не слыша команд, ничего не соображая. Я скажу правду, правду вашего командира: я даже рад, что они погибли.
По строю пронёсся едва слышный звук. То ли вздох, то ли сдавленный шёпот. Вид угрюмо усмехнулся:
— Все верно. Строй силен лишь тогда, когда тебя надёжно прикрывает товарищ. Когда ты можешь надеяться на его щит, меч, копьё и стрелу так же твёрдо, как на свою. Трус убивает не только себя, но и товарища. Сначала одного, которого не прикрыл от удара, затем другого, чью спину открыл чужой стреле. Вчера погибшим повезло.
По строю прокатилась волна шёпота, стихшего под взглядом капитана. Он кивнул и повторил:
— Им повезло. Их трусость до такого не довела, и, хотя раненых по их вине хватает, но вчера они всего лишь погибли сами. Взгляните ещё раз на эту могилу и каждый раз, когда в сердце заползёт страх, гоните его. Иначе ваша смерть неизбежна. Не от вражеского клинка, так от моего. Ибо трусость одного может погубить всех, и я не буду колебаться, видя труса в нашем строю. Отныне за вашими спинами будут всегда стоять ветераны роты, они кулаком и криком вернут разум в каждого, кого охватила трусость. Я верю, что вместе с вами мы возьмём штурмом столицу Зелона.