Г. Гаррисон, Р. Шекли: Сборник научно–фантастических произведений

Гаррисон Гарри

Миновав портал, Кармоди и художник пересекли открытый двор, где весело сверкал фонтан напалма. Прошли зал, отделанный обрезками алюминия, жести, полиэтилена, полиформальдегида, поливинила, осколками бакелита и бетона и обрывками обоев под орех. От зала разбегались галереи.

— Нравится? — спросил Марунди.

— Н–не знаю, — сказал Кармоди. — А что все это такое?

— Музей. Первый в мире музей человеческих отбросов.

— Вижу. И как отнеслись к этой идее?

— К удивлению, с величайшим энтузиазмом! Конечно, мы — художники и интеллектуалы — знали, что все это правильно, и все же не ожидали, что

широкая публика поймет нас так быстро. Но у нее оказался хороший вкус, и на этот раз публика быстро ухватила суть. Она почувствовала, что именно это — подлинное искусство нашего времени.

— Почувствовала? А мне что–то не по себе…

Марунди взглянул на него с сожалением:

— Вот уж не думал, что ты реакционер в эстетике!.. А что тебе нравится? Может быть греческие статуи или византийские иконы?

— Нет, конечно. Но почему же должно нравиться именно это?

— Потому что, Кармоди, в этом — лицо нашего времени, а правдивое искусство идет от реальности. Но люди не хотят смотреть в лицо фактам. Они отворачиваются от помоев — от этого неизбежного итога их наслаждений. И все же — что такое помои? Это же памятник потреблению! «Не желай и не трать» — таким был извечный завет. Но он — не для нашей эры. Ты спрашиваешь: «А зачем говорить об отбросах?» Ну что ж! В самом деле! Но зачем говорить о сексе, о насилии и других столь же важных вещах?

— Если так ставить вопрос, то это выглядит закономерно, — сказал Кармоди. — И все же…

— Иди за мной, смотри и думай! — приказал Марунди. — И смысл этого воздвигнется в твоем мозгу, как гора мусора!

Они перешли в Зал Наружных Шумов. Здесь Кармоди услышал соло испорченного унитаза и уличную сюиту: аллегро автомобильных моторов, скерцо — скрежет аварии и утробный рев толпы. В анданте возникла тема воспоминаний: грохот винтомоторного самолета, татаканье отбойного молотка и могучий зуд компрессора. Марунди открыл дверь «Бумрум» — магнитофонной, но Кармоди тотчас поспешно выскочил оттуда.

— И правильно, — заметил Марунди. — Это опасно. Однако многие способны провести здесь по пять–шесть часов.

— А кто там орет? — спросил Кармоди.

— Это записи знаменитых голосов, — пояснил Марунди, — Первый голос — Эда Брена, полузащитника «Грин Бэй Пэккерс». А тот писклявый, воющий — синтетический звуковой портрет последнего мэра Нью–Йорка. А это — гвоздь программы: влюбленное мычанье мусорного грузовика, пожирающего помои. Прелестно, а? Теперь — вперед! На выставку пустых бутылок из–под виски. Над ней звукообонятельная копия метро — все точно до последнего штриха. Атмосфера кондиционирована всеми дымами Вестингауза.

— Уф! — вздохнул Кармоди. — Давай уйдем отсюда.

— Обязательно. Только на минуточку сюда — здесь галерея настенных надписей.

Тут Марунди повернулся к Кармоди и назидательно сказал:

— Друг мой, смотри и уверуй! Это волна будущего. Некогда люди сопротивлялись изображению действительности. Те дни прошли. Теперь мы знаем, что искусство само по себе вещь, со всей ее тягой к излишествам. Не поп–арт, спешу заметить, не искусство преувеличения и издевательства. Наше искусство — популярное, оно просто существует. В нашем мире мы безоговорочно принимаем неприемлемое и тем утверждаем естественность искусственности.

— Именно это мне и не по душе, — сказал Кармоди. — Эй, Сизрайт!

— Что ты

кричишь? — спросил Марунди.

— Сизрайт! Сизрайт! Заберите меня к чертям отсюда!

— Он спятил! — закричал Марунди. — Есть тут доктор?

Немедленно появился коротенький смуглый человек в халате. У него был маленький черный чемодан с серебряной наклейкой, на которой было написано «Little Black Bag» [31] .

— Я врач, — сказал врач. — Позвольте вас посмотреть.

— Сизрайт! Где вы, черт возьми?

31

«Маленький черный чемодан».

— Хм–хм, да, — протянул доктор. — Симптомы галлюцинаторного заболевания… М–да. Поверните голову. Минуточку… М–да… Удивительно! Бедняга буквально создан для галлюцинаций!

— Док, вы можете помочь ему? — спросил Марунди.

— Вы позвали меня как раз вовремя, — сказал доктор. — Пока положение поправимое. У меня с собой просто волшебное средство!

— Сизрайт!

Доктор вытащил из Маленького Черного чемодана шприц.

— Стандартное укрепляющее, — сказал он Кармоди. — Не беспокойтесь. Не повредит и ребенку. Приятная смесь из ЛСД, барбитуратов, амфетаминов, транквилизаторов, психоэлеваторов, стимуляторов и других хороших вещей. И самая чуточка мышьяка, чтобы волосы блестели. Спокойно!

— Проклятье! Сизрайт! Скорей отсюда!

— Не волнуйтесь, это совсем не больно, — мурлыкал доктор, нацелив шприц.

И в этот самый момент, или примерно в этот момент, Кармоди исчез.

Ужас и смятение охватили Дворец Мусора, но затем все пришли в себя, и снова воцарилось олимпийское спокойствие.

Что до Кармоди, то священник сказал о нем: «О достойнейший, ныне дух твой вознесся в то царствие, где уготовано место для всех излишних в этой юдоли!»

А сам Кармоди, выхваченный верным Сизрайтом, погружался в пучины бесконечных миров. Он несся по направлению, которое лучше всего характеризуется словом «вниз», сквозь мириады вероятных земель к скоплениям маловероятных, а от них — к тучам невероятных и невозможных.

Приз упрекал его, брюзжал: «Это же был твой собственный мир, ты убежал из своего дома, Кармоди! Ты понимаешь это?»

— Да, понимаю.

— А теперь нет возврата.

— Понимаю и это.

— Вероятно, ты думаешь найти какой–нибудь пресный рай? — насмешливо заметил Приз.

— Нет, не то.

— А что?

Кармоди покачал головой и ничего не ответил.

— Словом, забудь про все, — сказал Приз с горечью. — Хищник уже рядом, твоя неизбежная смерть.

— Знаю, — сказал Кармоди. — Я уже все постиг. Нельзя уцелеть в этой Вселенной.

— Это неразумно, — сказал Приз. — Ты же все упустил!

— Не согласен, — усмехнулся Кармоди. — Позволь заметить, что в эту секунду я еще жив!

— Но только в данный момент!

— Я всегда был жив только в данный момент, — сказал Кармоди. — И не рассчитывал на большее. Это и была моя ошибка — ждать большего. Возможности — возможностями, а реальность — реальностью. Такова истина.

— И что тебе даст это мгновение?

— Ничего, — сказал Кармоди. — И все.

— Я перестал тебя понимать, — сказал Приз. — Что–то в тебе изменилось. Что?