Габриель Гарсия Маркес. Путь к славе
Шрифт:
— Занятный старик! Сказал, что мы с тобой совсем разные, а судьбы у нас одинаковые.
— Интересно в чем?
— Он считает, что у нас с тобой не только одинаковый писательский масштаб, но и жизнь очень похожа. Мы оба воспитывались дедами по материнской линии, и оба были избалованными детьми.
— Что еще? — Габриель заинтересовался.
— Что детство в раю закончилось, когда каждому из нас было десять лет. Оба поздно узнали своих родителей, и у обоих отцы пытались воспротивиться нашей склонности писать.
— Ты учился в религиозной школе?
— Да. И я, как и ты, получал диплом бакалавра в госинтернате.
— И тебя тоже спасала от одиночества только литература и помогала утверждать чувство собственного достоинства в чужой, а иногда и враждебной среде? — с улыбкой спросил Габриель.
— Точно так! А ты в юности наверняка писал стихи, как и я. Гальегос еще отметил, что оба мы напечатали наши первые рассказы, когда нам было по двадцать лет.
— И ты читал запоем Дюма, Рабле, Достоевского, Рубена Дарио, Фолкнера, Вирджинию Вулф, Борхеса и Неруду?
— И еще русских — Льва Толстого, Чехова, Горького. Средства на жизнь мы оба начали добывать журналистикой.
— Точно! Насколько я знаю, мы оба в молодости побывали в Париже. Обоих тянула туда страсть к литературе. И хотя разница между нами — девять лет, ты останавливался в том же отеле мадам Лакруа.
— И обоим издательства Буэнос-Айреса отказали в издании первых романов.
— И у обоих один и тот же литературный агент — наша спасительница Кармен Балсельс. Давай за это выпьем! — предложил Габриель.
— И за то, что мы оба первые лауреаты премии Ромуло Гальегоса. Сначала я, потом — ты. Я не сомневаюсь, что следующая премия — твоя!
— А есть ли различия между нами?
— Есть! Ты влюблен в Фиделя Кастро, в его революцию, а я его презираю. Хитрый диктатор, который испохабит идею построения социализма в странах Латинской Америки.
Габриель промолчал, но они все равно выпили.
Следующий день начался с того, что в вестибюле отеля и даже за завтраком Гарсия Маркеса атаковали любители автографов и журналисты. Писателю становилось не по себе.
Вечером 4 августа Варгас Льоса, после вручения ему премии Ромуло Гальегоса, произнес в актовом зале Музея изящных искусств ответную речь. Он говорил о сложных условиях жизни в странах Латинской Америки, о трудностях, с которыми сталкиваются писатели при издании своих произведений, о том, как он пишет свои романы. О том, что «литература — это огонь», поскольку она всегда означает «нонконформизм и мятеж», и что «смысл существования писателя — это критическое осмысление действительности и протест» (37). Когда Варгас Льоса стал резко критиковать Фиделя Кастро, публика в зале и члены президиума замерли, а Гарсия Маркес нервно заерзал.
Колумбийский писатель, несмотря на полный разрыв отношений с агентством Пренса Латина, к Фиделю Кастро всегда относился с уважением. Однако последние семь лет Гарсия Маркес хранил молчание не делал никаких заявлений по поводу кубинской революции — ни за нее, ни против. Это молчание объясняется тем, что Фидель Кастро, как он ясно видел, потворствует усилению влияния СССР на кубинскую революцию, чтобы не допустить влияния США.
11 августа, в день закрытия Восьмого Конгресса ибероамериканской литературы, в клубе «Атенео» последнее слово было предоставлено Гарсия Маркесу, который целые сутки до этого нервничал, поскольку не знал, о чем говорить, и вообще, так же как Хемингуэй, терпеть не мог выступать на публике. Он сидел в президиуме и не переставая курил, держа сигарету влажными от пота пальцами. Ему как высокому гостю это разрешалось. Уже на пути к трибуне он решил не произносить официальных речей. Он просто рассказал одну из множества историй, которые хранил в памяти. Начал он неуверенно, с трудом подбирая слова, но постепенно увлекся и в результате заслужил бурные аплодисменты. Годы спустя эта история легла в основу его сценария, по которому был снят фильм «Предзнаменование».
«Мы сидели рядом, — пишет Марио Варгас Льоса, — и, пока он не вышел к трибуне, я чувствовал, как мне передается его отчаянный страх: он был мертвенно-бледен, у него вспотели ладони, он был окутан клубами дыма, как летучая мышь. Он начинает говорить и первые секунды едва ворочает языком, вызывая недоумение присутствующих, однако вскоре рассказывает какую-то необыкновенно увлекательную историю и срывает бурные аплодисменты».
Это выступление было опубликовано в журнале «Имахенес» (1967. № 6) в Каракасе.
В том же сочинении Варгаса Льосы мы читаем: «У него есть одна характерная черта, которая особенно меня восхищает: все превращать в анекдот. Из него бьет через край поток бесчисленных историй или эпизодов из жизни, которые он вспоминает или сочиняет на ходу с впечатляющей легкостью. Будь то размышления о политике или литературе, суждения о людях, предметах или странах или о собственных планах и стремлениях — у него все выглядит как анекдот» (34, 81).
Конечно, Габриель Гарсия Маркес был самым талантливым из mamadores de gallo. Мы помним, что значит это слово — шутники, балагуры, острословы, болтуны. И то выступление есть не что иное, как яркое выражение этого качества. Сюда же следует отнести и некоторые заявления, сделанные для прессы. Например, что его романы пишет жена, а он только подписывает, поскольку Мерседес знает, что они плохие и не хочет нести ответственность. Или когда в одной телепередаче его спросили, является ли Ромуло Гальегос, по мнению Гарсия Маркеса, большим писателем, будущий лауреат Нобелевской премии ответил: «В романе „Канайма“ есть описание одного петуха, по-моему, оно удачно».
Однажды в Каракасе писатель пришел на ужин, устроенный в его честь старыми друзьями, с большим картонным плакатом, на котором он сам сделал надпись: «Запрещается говорить о романе „Сто лет одиночества“».
— Я только что дал интервью какому-то телеканалу. Габо, я назвал тебя Амадисом [40] Америки. И так оно и есть! — радостно заявил Варгас Льоса, стоя на пороге гостиничного номера Гарсия Маркеса. — Пошли ужинать?
40
«Amadis de Gaula» — рыцарский роман XIV века. Амадис — идеализированный образ рыцаря.
— В следующем моем интервью, Марио, я назову тебя «последним странствующим идальго от литературы». И так оно и есть! Я вспоминаю поездку в Советский Союз. — Габриель отложил в сторону газету «Насьональ», где только что читал статью об СССР. — Во время фестиваля я на улице познакомился с неким Мишей Коганом. Он кое-как говорил по-английски. Подарил мне вечное перо «Союз». Через пару дней наш переводчик рассказал мне, что этот Коган был миллионером.
— Где? В США?