Гаер

Annotation

Зарин Андрей Ефимович

Андрей Зарин

Гаер

Зарин Андрей Ефимович

Гаер

Гаер

Крошечная Нина была больна, совсем больна. Доктор объявил, что сегодня вечером с ней должен быть кризис и при этом так покачал головою, что лица отца и матери вдруг побледнели и приняли растерянное, испуганное выражение.

Нина лежала в своей постельке недвижно, как трупик, и только тяжелое, со свистом вылетавшее дыхание показывало, что в ней теплится искра жизни.

В комнате было полутемно. Наступил ненастный вечер, и слабый свет ночника едва освещал две скорбные фигуры, склонившиеся над детской постелью. За окном шумела вьюга; где-то у соседей звучал рояль и в полутемной комнате словно не вечерний мрак, а тоска, унылая тоска злого предчувствия сгустилась во всех углах, повисла в воздухе и, казалось, шуршит своими невидимыми крыльями.

За стеной пробило шесть часов. Молодая женщина вздрогнула и выпрямилась.

– - Милый, -- сказала она мужу ласковым шепотом, -- тебе пора!

Он еще ниже склонился над кроваткою где страдала крошечная Нина. Молодая женщина тронула его за плечо.

– - Милый, пора! Хуже, если они пришлют за тобой!

Мужчина с благоговейной любовью поцеловал горящее личико ребенка и выпрямился. Его красивое, мужественное лицо было грустно до боли. Он провел по нем рукою, вздохнул и сказал:

– - Да, Клара, пора! Твоя правда: хуже, если они пришлют за мною. Изверги! -- прибавил он с горечью, -- я умолял их, я говорил про Нину. Разве я так нужен?
– - Кулаки его гневно сжались.

Клара положила ему на плечо руку.

– - Сегодня ведь у него бенефис. Тебя любят и выставили, как приманку.

– - У всех должно быть сердце. Они были отцами...

– - У толпы нет сердца, -- сказала тихо Клара.

Он молча собрался. В ручной сак он положил костюм, туфли, платок; потом оделся и снова подошел к кроватке.

– - Иди!
– - желая окончить муку, торопила его Клара. Он еще раз поцеловал свою дочку, единственное сокровище его на земле, и потом обернулся к Кларе.

– - Так помни!
– - сказал он, -- я буду ждать.

Она кивнула ему

– - Если она очнется, сейчас же... Если нет, если...
– - голос его дрогнул, -- беги тоже, а то у меня сил ждать не будет!

Она снова кивнула. Он надел шапку и в дверях сказал:

– - Здесь близко. Смотри же!..

Ненастная мгла окружила его, едва он вышел на улицу. Резкий ветер с силою бросал ему в лицо холодный мокрый снег, залеплял им глаза, уши и рвал на нем пальто, стараясь расстегнуть полы. Но он не замечал непогоды. Он весь был погружен в тревогу о дочери, а потом думал о людях с каменными сердцами.

Он был гимнаст и служил в цирке.

Им дорожили, его имя собирало публику, и директор цирка даже льстил ему, но когда он сказал, что его дочь больна, что ему трудно работать, чувствуя тревогу в сердце, этот директор тотчас указал ему на контракт. Он не согласен, чтобы от болезни трехлетней Нины у него упали сборы.

– - Я для вас на все пойду, Антон Павлович, но этого не могу. Что с нами будет? Публика привыкла удивляться смелости сеньора Гравелотти и я не в праве, да-с -- не вправе отказать ей в этом!

Гравелотти возмутился и не пошел, но в тот же вечер за ним пришел пристав, и директор сказал:

– - Ей Богу, что за охота нам ссориться? Ведь я имею право, и сказал, что не поступлюсь им.

О, он был совершенно прав. С какой стати ему терять рубли из-за болезни какой-то девчонки! Это даже странно: ну заболей сам, а то дочь!

Директор возмущался, беседуя на эту тему с приставом, я пристав сочувственно вздергивал плечами.

– - Помилуйте, там жена заболеет, а там сын, а артист не ходи, а директор, ему плати да терпи убытки! Где тут смысл? Где правда?

И пристав подтверждал, что нет тут ни смысла, ни правды. Антон Павлович, по афише сеньор Гравелотти, вошел в цирк уже в разгаре представления. Он прямо по коридору прошел в конюшню, оттуда в бутафорскую и к себе в уборную. Цирк был полон. До него доносился крик, зрителей и рукоплескания.

Едва он вошел в уборную, как следом за ним влетел директор.

– - А дорогой мой, пришли!
– - заговорил он весело, -- очень рад, очень рад. А я уж посылать за вами хотел. Ну, что ваша дочка?

– - Умирает, -- глухо ответил Гравелотти и отвернулся. Директор смутился.

– - Вам выходить, -- сказал он просительным тоном, -- вы уж оправьтесь. Сейчас Анжелика, потом Карл с собакой, а потом... Ну, до свиданья, дорогой!
– - и он убежал.

Антон Павлович стал медленно одеваться. Он натянул трико, надел майку, потом корсаж, подтянул пояс, обулся и, засунув за пояс платок, пошел вниз.

Все уже знали об его горе и сочувственно сторонились, стараясь не обеспокоить его ничем. Даже конюхи отодвигали лошадей, когда он переходил конюшню.

Он прислонился к стене и с тупою покорностью ждал, когда директор, он же и режиссер, укажет ему выход. До него снова донесся рев толпы и он горько усмехнулся. Вот люди, которые пришли развлечься за свой целковый, а ты умирая должен веселить их. Им нет дела до твоих страданий.

Из-за занавеса прибежал пудель, за ним в балахоне клоуна выбежал Карл. За занавесой хлопали и кричали "браво". Карл с собакою убежал и снова вернулся.

На арену побежали служители. На время воцарилась тишина. Гравелотти стоял и думал, что там идут приготовления к его номеру, спускают трапеции, укрепляют турник, а у него, дома... Холодный пот облил его тело и он на миг потерял сознание...