Гафиз
Шрифт:
И надо было видеть, как торопилась Майка отужинать дома и отделаться от всех своих обязанностей! Помахивая еле заметным хвостиком, собирая последние остатки жизнерадости, когда-то бившей в ней ключом, старушка лаяла у двери хозяина, просясь на волю.
Восторженно мчалась она под вечерним небом по знакомым дорожкам сада. Но живости хватало ненадолго. Ее бег замедлялся.
Медленно плелась она мимо клеток всех когда-то враждебных ей зверей. Со многими она все-таки свыклась за эти годы. Но
Старый, когда-то плевавший злобно на щенка-Майку, уже издох. А в его изгороди ходил другой, губастый, молодой и кроткий. Свесив большую нижнюю губу, он с недоумением глядел на бесновавшуюся собаку.
И той скоро надоело задирать его… Не манило ее по-старому обругать обезьян. Многие из этих врагов Майки тоже околели. Стояли холодные зимы, и животные, привыкшие к тропической жаре, простужались и умирали. Выживали только те, что родились в неволе и с детства привыкли к суровым русским зимам.
И запах лисиц, когда-то волновавший горячую кровь охотничьей собаки, оставлял теперь Майку глубоко равнодушной. Она бежала мимо, брезгливо фыркая и чихая.
Два раза нашли собачку в обмороке, в саду по дороге к клеткам хищников.
Инстинктом почуявший беду, не дождавшись собаки, близость которой лев обонял, — он поднял такой страшный, несмолкаемый, отчаянный рев, что люди поспешили в сад. Майку отнесли было к хозяину, дали ей лекарства и не хотели ее беспокоить. Но рев Гафиза не смолкал. Весь зверинец всполошился, а Майка, слыша издали крики своего любимца, поползла к двери и жалобно попросила выпустить ее.
Лев смолк, услыхав, что приближаются люди. Как нежно лизал он своим колючим языком шерсть собачки!
Вскоре после этого Майка скончалась в клетке у Гафиза. Это вышло неожиданно и быстро. Гонимая смертной тоской, собачка подползла к двери и, задыхаясь, упала на бок. Струйка крови вытекла из ее рта на песок. Сердце затрепетало и остановилось.
Гафиз обнюхал неподвижную собаку и завыл так жалобно, что хищники проснулись в испуге и завыли.
Это было ночью.
До зари Гафиз издавал отрывистые звуки, полные боли и похожие на болезненный кашель.
Утром сторожа нашли его забившимся в угол. Он дрожал, издали глядя на окоченевшую у двери собаку.
Труп унесли.
— Что нам делать с Гафизом? — тревожно спросил сторож заведующего. — Вот уже третий день до мяса не дотронулся, только воду пьет. И не спит ни чуточки. То скулит, то воет, — слушать жутко.
Все жалели умное животное, всем понятна была его печаль.
Он начал есть понемногу, но тоска его не проходила. Целый месяц пролежал он в углу, ничем не интересуясь. Ночью, подойдя к двери, он обнюхивал то место, где лежала мертвая Майка, и начинал стонать, как бы от невыносимой боли.
Заведующий придумал чем развлечь его.
Однажды к клетке Гафиза пододвинули тихонько другую клетку, в которой сидела молодая, красивая львица. Сутки простояли клетки рядом, и львица тщетно старалась привлечь внимание Гафиза. Она шаловливо прыгала, падала на пол, умильно урчала, словно звала его.
Гафиз перестал стонать, но не покидал своего угла и как бы не замечал свою соседку.
На вторые сутки хвост его стал нервно бить по полу. Его как будто раздражала близость желтой красавицы. Его сощуренные— глаза исподтишка следили за ее грациозными прыжками и красивыми движениями. На четвертый день ловко и незаметно раскрыли соединенные вплотную двери их клеток. Львица все еще не решалась войти к своему суровому соседу. Но она звала его к себе в гости…
На пятый день она рискнула войти в клетку Гафиза. Он встретил гостью довольно угрюмо. Она, однако, не обиделась. В ней было так много молодых сил, ей так хотелось прыгать и резвиться… Полежав почтительно у входа, она стала ходить по клетке и тереться спиной и головой о прутья. Однако, к тому углу, где лежал Гафиз, она все-таки не решалась подойти.
Наконец, осмелев, она подползла ко льву. Видя, что он не открывает глаз, она ласково ударила его лапой по лбу.
Он сердито зарычал в ответ и оскалил зубы. Она притихла и, положив морду на лапы, сама закрыла глаза и, как он, застыла в самой мирной позе. Инстинкт подсказал ей, что веселость ее неуместна. Тогда незаметно она стала подползать все ближе, и когда настала ночь, она лежала неподвижно, робко, но почти вплотную ко льву.
Сторож, подметавший утром коридор и убиравший клетки, нашел их в той же позе. Гафиз молчаливо терпел близость львицы. Она же осторожно и нежно лизала его спину и уши.
В этот день клетку львицы вынесли.
Через день Гафиз уже не ворчал на прыжки и шалости своей подруги. Но сам он оставался мрачным и не играл с львицей, как некогда играл с Майкой.