Шрифт:
…Моему гению, моей победоносной богине Гале Градиве, моей Елене Троянской, моей Святой Елене, моей блистательной, как морская гладь, Гале Галатее безмятежной.
Вступление
Ее звали Елена Дьяконова. Русская, из Казани. Но в историю она вошла как Гала – муза и жена французского поэта Поля Элюара, а затем испанского художника Сальвадора Дали. Когда мы произносим это короткое имя, звучащее одинаково на всех языках мира, в воображении возникает образ необыкновенной женщины, энергичной, решительной и харизматической. Она не была красавицей – в овале ее узкого лица и во всей ее худощавой фигуре проглядывали строгость, суровость и надменность, –
Гала – волнующая, непостижимая женщина, женщина-загадка. Не разгадал эту загадку Поль Элюар, называвший Гала «сестрой, подругой, возлюбленной и тайной». А для Сальвадора Дали она всю жизнь оставалась тайной внутри тайны. Свою семью Дали называл святым семейством, в котором главную роль вместе с ним играла Гала. Он писал: «Самое главное на свете – это Гала и Дали. Потом идет один Дали. А на третьем месте – все остальные…»
Глава первая. Эта странная русская
Одинокое путешествие
…В будний зимний день 12 января 1913 года на перрон вокзала Давос-Плац вышла закутанная в меха молодая девушка, которой еще не исполнилось девятнадцати лет. На нее не обратили бы внимания, если бы не одно обстоятельство: у нее не было сопровождающих, она ехала совершенно одна, что в те времена считалось странным и не совсем приличным. Во внешности девушки не было ничего особо примечательного, кроме, пожалуй, необычного, обжигающего, пронзительного взгляда ее черных, как смоль, глаз, сверкавших на ее матовом лице с широкими славянскими скулами и высоким лбом. Этим глазам влюбленный Поль Элюар посвятил одну из своих молодых книг «Sex yeux» – страницы были полны набросков Галиных глаз. «Глаза ее поют об ее уме. Глаза ее в знойное лето прохлада. Тепло холодной зимой. Глаза ее постигают себя и смеются», – напишет Элюар… А вот строки из другого стихотворения: «Она глазами в красоте своей. Раз очень просто соблазнять. И вот ее глаза порабощают. И это я кто был порабощен». Он находит в них «свет манящий» и «отблески старого золота»… И это лишь штрихи к поэтическому портрету, который Элюар будет создавать всю жизнь… С цветом глаз гармонировали черные, густые, завитые локонами волосы, а маленький рот с узкими губами говорил о скрытности. Она казалась высокой, потому что держалась очень прямо и гордо вскидывала голову, но на самом деле это было не так.
Ее путь лежал из Москвы в высокогорный санаторий в Клаваделе, где лечили больных туберкулезом, страшной болезнью века, по статистике, уносившей семь из ста городских жителей. Чистый горный воздух, богатый кислородом, усиленное питание, включавшее мясо, молочные продукты и красное вино за каждым приемом пищи, размеренный образ жизни, полноценный сон и отдых – такое лечение предлагали пациентам знаменитые санатории Швейцарии. И эта молодая девушка была больна, но не казалась подавленной. Помолившись на дорогу и взяв с собой иконы, она очень надеялась выздороветь. Господь не допустит, чтобы ее не стало в таком юном возрасте! Но где-то в глубине ее души все же притаился страх. Ведь унес же этот смертельный недуг мать ее близких подруг Аси и Марины Цветаевых, – Марию Александровну, потрясающую пианистку, неутомимую помощницу своего мужа, университетского профессора Ивана Владимировича Цветаева, в делах создания Музея изящных искусств, который он подарил Москве! Ссоры и драки сестер, при этом у каждой был свой стиль – Марина кусалась, а Ася царапалась, – отчаянное соперничество, ревность, борьба за любовь и внимание матери прекратились, когда Марии Александровны не стало. Жарким июльским днем 1906 года молодая женщина скончалась в Тарусе. Перед смертью она сокрушалась о том, что не увидит, какими станут ее дочери… Ивана Владимировича, лишившегося жены, хватил удар, надолго приковавший его к больничной койке. Оправившись, он вновь с головой окунулся в свои бесчисленные дела. А для Аси и Марины наступило время тоскующего сиротства, душевной растерянности и глубокого внутреннего одиночества…
Да и сколько таких – красивых, молодых, талантливых, – ушедших преждевременно? Об этом Гала – а именно так девушка представлялась при знакомстве – старалась не думать… Более того, знание о том, что ей, может быть, отмерено немного, порождало у Гала страстное желание жить.
Семья Гала
Галой почему-то с детства звала ее мать, хотя отец, Иван Дьяконов, назвал свою дочь, родившуюся 26 августа 1894 года, Еленой. Отец был чиновником в Министерстве сельского хозяйства. Он умер в 1905 году. Мать, Антонина Деулина, происходила из купеческого рода, владевшего в Сибири золотыми приисками. Всего лишь раз семья ездила на родину матери, в Тобольск, где дети навещали бабушку. А летние каникулы они проводили в Крыму, снимая домик на берегу Черного моря. После смерти мужа Антонина, оставшись с четырьмя детьми – сыновьями Вадимом и Николаем и дочерьми Еленой (Галой) и Лидией, – вышла замуж второй раз за адвоката Димитрия Ильича Гомберга.
«Когда я в первый раз увидала отца Гали, Димитрия Ильича Гомберга, я подумала: Рудин! – вспоминала Анастасия Цветаева. – Среднего роста, крупнолицый, смуглый, длинные черные волосы, узкие, как у Гали, глаза, карие, щурящиеся, ласково-проницательные… что-то героическое. Юрист, он хорошо говорил. Увидав нас с Мариной вместе, он нас сразу заметил, отметил, стал провожать нас, по дороге говоря с нами как со взрослыми, показывая явный интерес к нам. Галя чуждалась и этого – не спорила, не участвовала. Так же мало говорила она о своем брате Вадиме – больном, умном юноше. Любила она, кровной любовью, думается, только своих младших – Колю и Лиду».
Гала (Елена Дьяконова) в молодости
Вся семья перебралась из Казани в Москву, где поселилась в Трубниковском переулке на шестом, самом верхнем, этаже дома номер 14. Шестой этаж был выбран из-за стремления к чистому воздуху, так как здоровье Гала вызывало опасение у родителей. Если дети были верующими, часто посещали храм и молились перед иконами, если Гала без конца крестилась – по поводу и без повода – и шептала молитвы (она была очень набожной), то Димитрий Ильич не разделял их взглядов на религию, что не мешало Гала любить его. Настолько, что она даже взяла его отчество – Димитриевна. Он отвечал ей тем же – среди детей именно Гала была его любимицей. Поговаривали, что Димитрий Ильич – настоящий отец Гала, что она – незаконнорожденный ребенок, но так ли это, трудно сказать. Тем более что Гала никогда не рассказывала о своем происхождении. Своим высокомерным и гордым видом она, сдержанная до холодности, немногословная, отнюдь не привлекала к себе людей и не любила откровенничать. Гала умела быть и вызывающе дерзкой, и таинственной. Оказавшись в закрытом мирке высокогорного швейцарского санатория, «фройляйн Дьяконофф», как ее называли, избегала рассказов о Москве, о России, о своей семье и, казалось, несла в себе какую-то неразрешимую загадку, жгучую тайну – происхождения ли, отношений ли в семье, – говорить о которой она запрещала. Это усиливало любопытство окружающих и желание эту тайну разгадать… Значит, ей было что скрывать? Или таким образом она оберегала свой внутренний мир от вторжения посторонних?
Интересные факты о Казани сообщили авторы книги «Гала (Елена Дьяконова). История в женских портретах», выпуск № 10, 2013. Еще с ХVIII века Казань, красивая и древняя столица Казанской губернии, считалась культурным и научным центром Поволжья. Здесь открыли первую в России провинциальную гимназию. Важным событием в жизни города явилось создание в 1804 году Казанского университета, старейшего после Московского и продолжавшего его традиции. Город был театральным центром со своим профессиональным театром и многочисленными любительскими труппами. Среди уроженцев Казани знаменитый бас, великий Федор Иванович Шаляпин. Его первое выступление состоялось в семнадцатилетнем возрасте на одной из любительских сцен, за четыре года до рождения Елены Дьяконовой. По улицам города курсировала конка, работало газовое и электрическое освещение, а в самом конце века появился электрический трамвай.
«Гимназия, куда я с третьего класса вступила, была первой моей русской школой. Мне не с чем было ее сравнить. Как я жалею теперь, что по молодости не отдавала себе ясного отчета о том месте, какое занимала либеральная гимназия Потоцкой среди московских средних учебных заведений, и не осознала всех ее особенностей для моего будущего. Из класса в класс экзаменов у нас не было, отметок не ставили, чтобы не ради них, а ради знания учились учащиеся, отметки об успеваемости учителя делали у себя. На все эти нововведения начальство косилось, и выпускные экзамены в нашей гимназии происходили в присутствии представителей учебного округа, которые к выпускницам придирались. В гимназии Потоцкой была широко развита самодеятельность – каждый класс в содружестве с учителями устраивал вечера: один класс – вечер Древней Греции, другой – вечер Средневековья, третий – из эпохи Древнего Египта; пьесы для этих вечеров писали учителя, ученицы разыгрывали их. Ставились отрывки из Фонвизина, сцены из „Горя от ума“. Но, может быть, не только на выпускных экзаменах проявлялся недоброжелательный интерес свыше – к оппозиционным настроениям нашей гимназии. Слишком резко порядки ее и обычаи отличались от другого, правительственного типа гимназий».