Галактическая одиссея
Шрифт:
— Видел во дворце триарха — издалека. Хьювиль вздохнул, успокаиваясь.
— Какая жалость, что вознаграждением за твою доброту стала черная неблагодарность! Признаюсь, я в неоплатном долгу… — Хьювиль понизил голос: — Думаю, не стоит никого посвящать в детали. Сейчас вводить лишний фактор, сколь угодно незначительный, в уравнение семейной политики, и без того сложное, было бы опрометчиво. — Он заметно оживился. — Я хотел бы вознаградить тебя за перенесенные лишения… Стоит ли пренебрегать моими планами?
— Я так понимаю, рабыню ты взял под свое крыло. Хьювиль посмотрел на меня с неудовольствием.
— Едва ли она добралась бы домой без посторонней помощи, — продолжал я.
— Понимаю, — сказал он с печальной улыбкой. — Девушка показалась красивой. Увы… — Он покачал головой, твердо глядя мне в глаза. — Ее больше нет в живых.
— Печально. Что же с ней случилось?
— Не лучше ли, мой друг, забыть ее навсегда? Под гнетом судьбы люди посильнее совершали недостойные поступки. Бедное дитя! Чего только ей не довелось пережить; смерть принесла ей покой. — Скорбь на лице Хьювиля сменилась деловым выражением. — А теперь я готов сделать все возможное, только намекни! Какая несправедливость…
Говорил бывший раб долго, обещая гостеприимство, предлагая обед и даже, весьма деликатно, деньги. Когда я отказался, он не смог скрыть облегчения. Видя, что я не собираюсь принимать мелкие недоразумения всерьез, Хьювиль снова обрел уверенность в себе. Дав ему выговориться, я спросил мимоходом:
— Нельзя ли представить меня девушке в серебряном платье? Леди Рейр, если я не ошибаюсь?
— Увы… — Лицо его подобралось и посуровело. — Леди сейчас нездорова. Незнакомцы ее пугают.
— Как жаль. В таком случае мне едва ли стоит здесь оставаться.
— Хочешь уйти? Так скоро? Не смею задерживать — неотложные дела, прекрасно понимаю. Выход вон там: сейчас покажу…
Хьювиль двинулся вперед; торопясь поскорее отделаться от меня, он так заспешил, что едва не упал, споткнувшись. А я, вместо того чтобы следовать за ним, повернул обратно, к противоположному концу террасы, где на лужайке у искристого фонтана, подсвеченного снизу, леди Рейр стояла в одиночестве, как неподвижная статуя. Только тогда Хьювиль понял, что его обманули.
Леди Рейр смотрела, как я приближаюсь. За спиной стучали торопливые шаги сэра Ревената; бежать он не рисковал. На мое счастье, кто-то ухватил его за пуговицу, или что там у него на костюме; послышался индюшачий гомон. Лицо леди Рейр было неподвижным, как посмертная маска.
— Миледи, что произошло, когда вы покинули Драт?
— Я… — Ее ошеломило внезапное озарение: — Тогда — на Драте, — это был ты?
— Вы боитесь, миледи. Здесь все боятся Хьювиля, но вы больше всех. Почему?
— Билли Дейнджер!.. — В какой-то миг ледяная маска едва не упала с ее лица. — Беги, Билли Дейнджер! — прошептала она по-английски. — Не мешкай, пока не погиб сам, ибо меня спасти не может ничто!
Вновь застучали шаги, и я обернулся. Передо мной стоял сэр Ревенат, белый от ярости, с отвратительной улыбкой на губах.
— Вы так неуловимы, мой друг, — проскрежетал он. Пальцы его рассеянно гладили украшение на груди: странно знакомый яйцеобразный предмет.
— Боюсь, вы заблудились. Ворота с другой стороны — вон там.
Он сделал изысканный жест, услужливо подхватывая меня под локоть, но я уклонился, будто собираясь подать руку леди Рейр. В последний момент передумав, я коснулся серебряного платья — там, где под кожей прощупывалось характерное уплотнение. Ахнув, леди Рейр отстранилась; Хьювиль взревел и грубо схватил меня за руку. Праздничная толпа вокруг задохнулась от изумления.
— Жалкий варвар! — загремел Хьювиль. — Ты смеешь поднимать руку на леди из рода Ансине-Шанор?..
Дальше Хьювиль только рычал от ярости; ему вторил хор возмущенных зрителей.
— Довольно! — К бывшему рабу вернулся дар красноречия. — Жалкий искатель приключений открыто оскорбляет знатную леди древнего рода, втаптывая в грязь достоинство и честь этого дома! — Хьювиль теперь стоял лицом к толпе. — Да испробует негодяй справедливый гнев этого рода! Господа! Принесите мне меч для поединка!
Хьювиль снова повернулся ко мне, сверкая глазами. Ярости ему хватило бы на десять благородных домов. Едва не дыша мне в лицо, Хьювиль поглаживал пальцами контроллер на шее. Не успеть… К тому же оба мы знали, что контроллер немедленно сработает, если к нему прикоснется посторонний.
— Видно хорошо, не правда ли? — прошипел он. — Ее жизнь в моих руках. Выдашь — она умрет!
В некоторых отношениях лорды и леди из рода Ансине-Шанор могли быть разлучены с реальностью, но, когда дело доходит до кровавой дуэли на славной лужайке под веселыми огнями, они — сама предусмотрительность. Пока одни вооруженные слуги стояли вокруг меня плотным кольцом, другие очень скоро принесли инкрустированный футляр благородного дерева. Картинным жестом откинув крышку, Хьювиль извлек сверкающий палаш, достаточно тяжелый, чтобы одним ударом снести голову какому-нибудь смерду. Несмотря на драгоценные камни и золотую проволоку на эфесе, палаш походил на орудие мясника. Мне выдали такой же, но без камешков.
Сэр Танис произнес официальную речь, поминая благородные обычаи, позволяющие лорду благородного дома учить мясницким ножом нарушителей спокойствия. Мне он объяснил правила простым языком. Наука была несложная: просто рубим друг друга до полного удовлетворения сэра Ревената — или до его смерти.
— …лицом к лицу! — завершил сэр Танис свое выступление. — Дом Ансине-Шанор стоит за свою честь сильной рукой, по древнему обычаю, праву и справедливости! И да трепещут клеветники!
Толпа расступилась, а дворня стала в круг диаметром пятьдесят футов. Хьювиль взмахнул палашом, глянув на меня свирепо. Приняв куртку, Фша-Фша наклонился, давая мне последний совет.
— Помни о навыках сортировщика, Билли Дейнджер! Замыкай свои рефлексы на его приемы! Играй с ним, пока не сможешь читать его, как открытую книгу, — потом наноси удар!
— Если не выйдет, придумай, как донести до них правду, — попросил я.
— Выйдет-выйдет! — успокоил Фша-Фша. — Но если что… уж я постараюсь.
По команде сэра Таниса Фша-Фша покинул арену, и Хьювиль двинулся мне навстречу. Палаш он держал легко и свободно, показывая умение. Надо полагать, бывшему рабу пришлось попотеть, наверстывая упущенное.