Галатея
Шрифт:
Это, надеюсь, последнее письмо, я пишу в своей голове. За время пока тебя со мной не было, я так привык сочинять многостраничные послания, полные самых немыслимых откровений, что теперь, когда мы вновь будем вместе, я, наверное, совсем не скоро от этой привычки отвыкну. А зачем? Буду писать письма и такой тебе, — уже вернувшейся, живой…
Я сейчас здесь, рядом с тобой. На проклятом месте, спрятавшем от меня твое тело. Я буквально в нескольких сантиметрах над тобой. Осталось совсем не много.
Тяжелая земля.
Очень сильный дождь.
И очень мало
Человек, вернувший тебя, да, Тензор, сказал, что ты можешь задохнуться. Поэтому мне надо спешить. Подожди, малыш, я здесь, я рядом… Потерпи чуть-чуть…
Здорово, что с могилой ничего нельзя делать, пока не пройдет год. Иначе копать было бы очень тяжело. Тем более, я, как ты помнишь, компьютерщик, а не профессиональный могильщик… Все здесь уже стало бы ухоженным, в твоем изголовье появился бы гранитный памятник, что-то типа: «Любимой дочери Наташеньке, ушедшей так рано…» (Я тут таких памятников уже двести штук видел), а твоя обитель обзавелась бы оградой и столиком для визитеров. Хвала Господу, до этого не дошло… Хотя, конечно, я бы и через пять лет тебя откопал…
Черт!.. Ноги разъезжаются… Проклятая мокрая глина…
Хорошо, что ты не видишь меня сейчас… Грязный, мокрый, вонючий…
А-а-а… Дьявол!.. Упал…
Нет, все в порядке…
Все нормально, не волнуйся. Я иду…
Знаешь, мне придется соврать тебе. Это ложь во благо, уверен. Ты ничего не узнаешь о Тензоре и оживлении. Ты не сумеешь выдержать такое знание.
Я совру тебе, малыш. Ты просто заснула летаргическим сном. Сразу после того, как кретин на «Лексусе» поднял на капот твое легкое тело. Ну, зачем, ответь мне, зачем, ты всегда обходила троллейбус не с той стороны? Я же много раз говорил тебе, зайка…
Ведь так многого можно было избежать…
Конечно, вы все — ты и твои родители — рано или поздно спросите меня… Да, я знаю вопрос. Почему я решил, что ты не умерла? Почему я оказался сегодня на твоей могиле с лопатой на перевес? Пока я не знаю ответа… Скорее всего, это будет что-то банальное… Ну, скажем… Я… Я просто знал, что ты жива…
Надеюсь, ты узнаешь меня…
Надеюсь, Тензор все сделал правильно…
Постой… Деревянный стук?… Это ты?!..
Сейчас, сейчас… Малыш…
Я иду, я спешу…
Вадим Немченко
Джип влетел в распахнутые ворота, взрывая снег.
— Быстрее, Дима! — орал Немченко, опуская стекло.
Ночь больше не была ночью. Она грохотала автоматными очередями, а впереди справа вставало багровое зарево.
— Стой! — прокричал Вадим.
Дима ударил по тормозам — вовремя. На дорогу, пятясь, выскочил кто-то из второй группы. В его руках пульсировал огнем автомат.
Вадим, распахнув в дверь, выпрыгнул из машины. Ноги его провалились в глубокий снег, но он не ощутил ни холода, ни хлюпающей внизу воды. Он уже превратился в охотника.
— Где Расул?! — закричал Немченко.
Человек обернулся. Это был Рас собственной персоной. Вадим мгновение всматривался в его черное прокопченное лицо, лоснящееся от пота.
—
Расул, не переставая стрелять, поднял левую руку.
Вадим повернулся. Прямо на них по узкому проезду неторопливо шел давешний пьяница. Только теперь он напоминал, скорее, сошедшего на землю пришельца. Вокруг его головы разливалось сияние, а от рук, вытянутых вперед, волнами растекалось нечто, похожее на горячий воздух. Эти волны дробили деревья, ограды и снег. Обломки, ветви, какие-то куски влетали, кувыркались, кружились в воздухе. Вместе с рукотворным вихрем оттуда, из прохода, на Немченко дохнуло волной обжигающего жара. В нескольких метрах перед странным существом снег таял, превращаясь в черные лужи, вода под его ногами кипела, дымилась, испарялась.
— В голову! — попятился Вадим, поднимая ствол. — Стреляй в голову!
Он тщательно прицелился идущему прямо в лоб.
Когда до существа осталось метров десять, не больше и когда жар стал почти нестерпимым, Немченко открыл огонь.
Раз, два, три, четыре. Гильзы шлепались в растопленную воду под ногами.
Пятая пуля достигла цели. Существо покачнулось и вдруг опрокинулось на спину.
— Есть! — закричал Вадим.
Через несколько мгновений существо затихло. Сияние медленно растворилось во все еще горячем воздухе.
Немченко смахнул со лба пот.
— Понял? — посмотрел он на Расула. — Учись, студент!
Тот молча щелкнул новым магазином. От его одежды валил пар.
— Первая группа передает! — открыв дверь, прокричал Стременников. — Они еще двух зажали с другой стороны линии.
Немченко посмотрел на зарево впереди, туда, где раскалывали ночь автоматные очереди.
— Двигаем! — рявкнул он. — Рас, падай в машину!
Они успели к самому разгару сражения. Дима ткнулся бампером в ограду, когда совсем рядом что-то взорвалось. По лобовому стеклу немедленно пролегла сеть ветвистых трещин.
— Пошли! — заорал Немченко.
Из машины он прекрасно видел поле боя.
Контуры двух человек темнели на фоне пожарища. Оба, подняв руки, поливали огнем курящиеся развалины. Вместо огнеметных стволов у них были пальцы. Это, несомненно, резвились братья Ханины, их Вадим узнал бы и ночью.
По ним стреляли с трех сторон. Трассирующие пули быстрыми пунктирами впивались во тьму и тонули в расходящемся кольце ревущего пламени.
— Что будем делать? — посмотрел на Немченко Расул.
— Гранатометы взяли?
— Откуда? Мы же искать дом Тензора ехали!
Они не говорили — орали друг другу.
Немченко прикинул расстояние.
— Лезь на крышу, — мотнул он головой в сторону джипа. — Постарайся их снять одиночными. А я попробую обойти слева. Гранаты есть?
Расул молча расстегнул молнию куртки.
У него их было всего три — обычные оборонительные Ф-1 с рифлеными квадратами секций. Радиус разлета осколков — 200 метров, вспомнил Немченко. Опыт подсказывал, что цифра взята с потолка и реальный разлет метров 30–40. Но, бессмертных братьев должно накрыть.