Галера для рабов
Шрифт:
– И контрольный пакет в голову, – захохотал полковник.
– Хорошо хоть объяснили человеку, – сумничал Вышинский. – Давно пора ввести законодательно ответственность граждан за уклонение от коррупционных действий, – и засмеялся, довольный своей шуткой.
– Ужас, что творится в стране, – посетовала отчасти успокоившаяся Есаулова. – Любое нормальное государство имеет свою мафию, а у нас мафия имеет свое государство…
– И вы тут как бы ни при чем, – кивнул Желтухин. – Хотя бежите в первых рядах. Ваш черед, Федор Иванович, – резко повернулся он к полковнику. – Хватит зубоскалить, пора немного погрустить. Только вы и остались, пора, знаете ли…
– А с чего вы взяли, что у меня есть при себе эта вшивая записка? – огрызнулся Костровой. – Я порвал ее и выбросил. Плевать я хотел на всякие угрозы, не на того напали!
Аудитория недовольно зароптала. Желтухин прищурился и вперился в полковника долгим недовольным
– Врете, Федор Иванович. Кого вы провести хотите? На вас же несмываемой краской намалевано…
И вновь стартовали безобразия и непотребности. Делиться сокровенным с недостойной, по его мнению, публикой полковник не собирался. С понятиями честности и порядочности он не дружил. Костровой оттолкнул Желтухина, сообразившего, что пора принимать карательные меру к ренегату, и тот уселся на колени Есауловой. Полина Викторовна заверещала от страха и брезгливости. Широким шагом, осанисто подбоченившись, дабы люди видели, что он не потерял достоинство, Федор Иванович направился к выходу. Зуев и Вышинский бросились на перехват, первого он оттолкнул, у второго помахал перед носом кулаком, и тот отпрянул, поскольку переживал за сохранность кожных покровов, особенно лица.
– Держите его! – заголосил Глуховец.
Проворчал что-то непонятное Аркадьев. Бобрович метнулся наперерез, предчувствуя звездный час, но получил затрещину, перевернул журнальный столик и уселся верхом на Желтухина, который уже сидел на Есауловой. Полковник скабрезно засмеялся. Спасли положение, как водится, женщины. Обе подпрыгнули, не сговариваясь – Евгения Дмитриевна и Маргарита Юрьевна – хищно растопырили пальцы и бросились догонять уходящую добычу. Статская опередила – поставила полковнику подножку, и тот споткнулся. Возможно, он и не упал бы, но Евгения Дмитриевна схватила со стола поднос, стряхнув стоящие на нем стаканы, и что есть мочи треснула полковника по макушке. У Федора Ивановича подкосились ноги, он стал хвататься за воздух, чтобы не упасть – и, понятное дело, упал. Его тут же оседлала с боевым кличем блондинка, стала заламывать руки, но тот вырывался, и она с отчаянием взвизгнула:
– Ну что же вы, мужчины? Вам подать его на блюдечке с голубой каемочкой? Держите уж, все за вас сделали…
Навалились те, кто считал себя мужчинами, выкрутили руки, стали обшаривать карманы. Особых тайников у полковника не нашли – рубашка без единого кармана, брюки. Быстро выяснилось, что карманы у мычащего полицейского пустые. Люди растерялись.
– В ботинках смотрите, в ботинках! – прозрела Евгения Дмитриевна, и народ снова навалился, чтобы разуть брыкающуюся тушу. В левой туфле ничего не нашлось, из правой выпала бумажная лепешка – вроде тех, что кладут под пятку, чтобы не натирать мозоли.
– Какая гадость! – поморщился Желтухин. – Вы такой придумщик, Федор Иванович. Вы бы еще в трусы спрятали. Есть желающие развернуть и прочесть?
– И прочту! – вскричал Бобрович, разворачивая слипшуюся бумагу. – Еще как прочту! А ну, прикройте меня!
К чести полковника следует сказать, что он опомнился. Обнаружив, что путь к оратору перекрыт когортой легионеров, он поволокся в кресло, где начал ощупывать шишку на затылке и многозначительно поглядывать на женщин, чей самоотверженный порыв стоил ему унижения. Каких-либо сенсаций, впрочем, не последовало, полковник оказался именно тем, кем он был. Мстительный, пакостный, хитрый мизантроп – с жестокими повадками и нетерпимым отношением к окружающим. Карьерный рост в разгаре, и чувство безнаказанности подпитывают родственные связи – начальник ГУ МВД по области является Федору Ивановичу двоюродным братом. Образцовое управление – раскрываемость выше, чем где-либо в городе, на улицах порядок, торговцы наркотой пугливо прячутся по углам, и никому неинтересно, что платят они лично Федору Ивановичу, а также следят, чтобы «на районе» не объявились конкуренты-чужаки. Протестные настроения слабые – особенно после того, как пикет несогласных у крыльца мэрии в полном составе замели в отделение, где лупили до полного согласия и потери пульса. Официальная версия: в кармане одного из задержанных найден взрывпакет, который он собирался взорвать в вестибюле мэрии, и подозрительный порошок, который собирались распылить в зале заседаний. А задержанных никто не бил, они сами устроили драку в отделении, мочили друг дружку по причине неприязненных отношений, и попробуй докажи обратное. Избитых оформили по статье «Хулиганство». В том же духе расправились с кучкой экологов, протестующих против урезания центрального сквера. Одному из экологов отбили почки. «Гринписающий мальчик», – не без юмора окрестил его главный районный полицейский. Другому он лично раздробил молотком костяшки пальцев, увлекся, треснул по лбу, когда тот начал
– Какие суровые в Челябинске полицейские, – с карикатурным почтением заметил Зуев.
– Не тот случай, – фыркнула Евгения Дмитриевна. – Вы просто жалкое чмо, полковник. Вы затормозились в девяностых. Быдло – это вы. А также хам, самодур и убийца. Вы не заметили, что на дворе сменилась эпоха. Настало время чутких и воспитанных, кулаками работают только те, кому больше нечего предложить. Тех же результатов вы могли бы добиться и более цивилизованными методами. Подобными чудовищами только детей на ночь пугать. Фи, полковник. Ну, и что вы на меня так уставились? Уверяю вас, избить беззащитную женщину совсем несложно.
– Да баран он, – проворчала блондинка.
– Не совсем так, милочка, – поправила Евгения Дмитриевна. – Бараны и козлы – это совершенно разные люди, не стоит оскорблять баранов. Обратите внимание на господина Желтухина – он, конечно, не образец для подражания, но видно, что человек перестроился.
– Благодарю вас, Евгения Дмитриевна, – манерно поклонился Желтухин.
– Не повезло вам, полковник, – посочувствовал Вышинский. – Если все вылезет, то вы и до суда не доживете. У вас единственный шанс спасти свою жизнь – пробраться в Норвегию, замочить там человек семьдесят и сесть в комфортабельную тюрьму лет на двадцать, чтобы разгневанные сограждане не достали…
– Ладно, – проворчал полковник, мобилизуя остатки выдержки в кулак. – Хватит глумиться. Что случилось, то случилось. Насколько понимаю, ангелов здесь нет. Может, кто-нибудь объяснит, в конце концов, что за похабень тут происходит?
– Мы рады, полковник, что вы опять с нами, – кивнул Желтухин. – А по поводу похабени решайте сами, я уже замаялся ломать голову. Соображения имеются, но пока я помолчу. Хочется вас всех послушать.
– Зачем это? – насторожилась Статская.
– Да так…
– Черт вас побери… – прорычал полковник, выкарабкался из кресла и поволокся к бару. От него уже ощутимо разило спиртным.
– Вот-вот, – прокомментировала Евгения Дмитриевна. – Наш Федор Иванович прекращает пить, начинает бухать.
– Заткнитесь, – огрызнулся полковник, плеснув в бокал. Шумно вылакал золотисто-оранжевую жижу и начал поедать глазами собравшихся, словно выискивал, кем бы закусить. – Во-первых, эта бумага…
– «Светокопия», – подсказал Желтухин. – Нормальное качество, должны сохраниться отпечатки пальцев. Вот только как добраться до дактилоскопической лаборатории?
– Нет там никаких отпечатков, – отмахнулся полковник. – Уж если выкатывают такие предъявы, наверняка позаботились. Текст отпечатан на принтере, бумаги заранее доставлены на яхту. Их разнесли по каютам, пока мы спали, положили так, чтобы утром мы их заметили. Выходит, эти люди знали, в какой каюте спал каждый из нас…
– Да хрен-то там, – фыркнула Статская. – Могли не знать. Входили в каюты, освещали спящих фонарями, выискивали нужную бумагу. После вчерашнего мы были ни бе ни ме.
– Евгения Дмитриевна не пила, – вспомнил Желтухин.