Галерея людских слабостей
Шрифт:
Так он говорит мне уже лет десять.
– А ты перемоги, – с иронией отвечаю я.
– Не получается.
– Почему?
– Работа не попадает подходящая.
Беда в том, что у Славика нет никакой профессии. Он свободная личность, которая не может найти самого себя. Он ждет своего ангела, когда тот спустится с небес и одарит его выгодной специальностью.
– Рабочие руки везде требуются. Ты бы научился чему-нибудь, – предлагаю я.
– Я всё могу!
– Например…
– Я всему могу быстро научиться, – гордо отвечает он.
– Так учись.
– А как я научусь, если учиться негде? Надо хорошую работу найти, тогда и учиться.
– Так ищи.
– Ищу.
– Директором сразу хочешь стать? – шучу я.
– Думаешь, не смогу? – застенчиво потупив взгляд, вздыхает он. – Не боги горшки обжигают.
Точно, не боги. Есть люди, которые могут обжигать горшки, а некоторые способны только бить их, как и баклуши.
Я знаю Славика давно. В одном дворе росли, учились в одной школе. После восьмого класса он поступил в колледж. Говорил: в нем учиться легче и денег специалисту платят больше. Но продержался в колледже недолго. Специальность не понравилась или уроков задавали много – не знаю. С тех пор начались его хождения по жизни в поисках лучшей доли, прерванные ненадолго службой в армии. Был он в детстве худеньким, маленьким и мечтательным, а сейчас заматерел, стал упитанным. Не толстым, не обрюзгшим, именно упитанным, когда тело до отказа наполняется не мускулатурой, а мягким податливым веществом непонятного происхождения, распухает, но остается в своих границах. Походка с детства у него интересная, словно к ногам гири прицепили, ходит, шаркает подошвами, будто обувь на два размера больше, переваливается с ноги на ногу и кажется, что хромает сразу на обе ноги. Взгляд, будто он смотрит в кромешную темноту, силясь увидеть что-то впереди, и ничего, естественно, не видит. Поэтому на лице одна мысль, но ожесточенная: увидеть то, что увидеть невозможно.
В старину фамилии давали, как прозвища. Кузнецом был родитель – Кузнецов, мельника сын – Мельников, потомок разгильдяя – Разгильдяев. Мешочниками были предки – Мешков. Непонятно, то ли они добро по мешкам прятали, то ли мешки шили. Если присмотреться, в каждом потомке сохранились далекие черты, обозначенные фамилией.
Славика в детстве дразнили «Мешком». Он жутко обижался (хотя, если предки шили мешки, делали доброе дело, что тут обидного?) и придумывал в ответ мальчишкам гадкие прозвища. Искусственно придуманные со зла – не приживались.
А к Славику прозвище прилипло навечно. Его и сейчас, в 28 лет, называют Мешком. Фигура у него напоминает мешок, наполненный чем-то мягким, с маленьким, кругленьким мешочком вместо головы. Не хочешь, да назовешь!
Всю свою жизнь Славик периодически раз или два в год устраивался на какую-нибудь работу, о чем доверительно сообщал мне в коротких вечерних беседах, рисовал радужные планы (типа: эх, заживу теперь!), начинал распределять незаработанные еще финансы, планировал грандиозные покупки, но, отработав 2–3 месяца, резко прощался с трудовыми буднями.
На одной работе ему не понравится начальник, и Славик, будучи до сих пор мечтательным мальчиком, нарисует отрицательный психологический портрет руководителя и вынесет свою творческую версию на обсуждение коллектива. Если коллеги ее не одобрят, он начинает обижаться на коллектив и обязательно повздорит с кем-нибудь из товарищей. В другой раз он просто проспит рабочий день, потому что мама заболела и не смогла его вовремя разбудить, или прогуляет по неизвестной причине и злые люди ему этого не простят. Где бы он ни трудился, Мешков начинал устанавливать подходящие для себя порядки, якобы полезные производству, пытался изменить трудовой график, исправить укоренившийся порочный распорядок рабочего дня, переделать заскорузлых трудовых ветеранов и перевоспитать коллектив. Если это не удавалось сделать открыто, он пытался осуществить свои планы тайно. И тратил на них столько сил, что на основную работу их уже не оставалось. Работоспособность иссякала, и ему предлагали удалиться домой, восстановить ее и тешить себя своими идеями за пределами предприятия.
И Славик, как истинный невезучий, начинал вновь мечтать о выгодной работе, где ему будут платить за бескомпромиссную критику.
Спрашиваю у него:
– Почему ты плюнул на очередную работу?
– Не везет мне, – искренне сокрушается он. – Неинтересная оказалась. И мало платили…
Подавай ему директорскую зарплату!
– Ты знаешь, если бы я за границей работал, сколько бы получал? – мечтает он. – У них даже безработные зарабатывают больше, чем я на заводе. Жаль, что не родился я англичанином, жил бы сейчас в Лондоне припеваючи!
– Езжай. Живи. Кто не дает?
– Корни не те. Не повезло мне, что я в России родился.
Не понимает, чудак: это нам не повезло, что он в России родился…
И ему не повезло, что родился не там, где хотелось. И нам не повезло от этого. Страна невезучих получилась, прямо-таки. Висит всеобщее невезение над всеми нами. Осилим ли мы когда-нибудь это проклятие? Может, Россию назвать Лондоном, чтоб все «Славики» стали счастливыми? И мы вслед за ними.
Есть еще интересная мысль. Платить «Славикам» не за то, что они на работу ходят, а за то, что не ходят, не мешают работать. Они станут везучими и мы вместе с ними! Производительность труда на предприятиях вырастет. Себестоимость продукции уменьшится. Прибыль в гору пойдет. Зарплата у тех, кто работает – тоже. А если учесть, что некоторые «Славики» всё же стали «директорами», если они перестанут посещать работу, так и вовсе наступит эра всеобщего благоденствия в стране невезучих. Превратимся мы в везучий народ, даже не переименовывая страну!
И нечего головы ломать, выдумывая замысловатые экономические реформы!
Честно сказать, мне больше нравятся русские, которые живут за границей, чем те, кто мечтает там жить. Лучше жить, а не мечтать. Убивать себя воображением роскошной жизни за неведомой чертой то же самое, что всю жизнь мечтать о рае, вместо того, чтобы жить. Зачем? Невезучие и на том свете ими останутся.
– Если англичанином не вышел, езжай в Америку, – подсказал я.
– Не хочу.
– Боишься, что там своих Славиков хватает?
– Меня там не поймут.
– А здесь кто понимает?
– Маму жалко. Как она без меня на одну пенсию жить будет?
– Не переживай. Одной легче прожить на пенсию. А вот тебе в Америке без ее пенсии не выжить.
Славик глубоко вздохнул.
– Да-a, ее бы с собой забрать, – протянул он задумчиво.
Я не понял: пенсию или маму?
– Я подавал документы, – вдруг неожиданно нахлынуло на него откровение. – Американцы визу не дают, – с досадой пожаловался он на судьбу. В глазах его проскользнула тоска по несбывшейся сытой и богатой жизни.
Меня разжалобить пытается своим хроническим невезением…
Везет же американцам!
Скинуться бы финансами всем миром, купить остров в океане, создать там страну мнимого счастья, куда въехать можно, а выехать нельзя, где все бесплатно едят, пьют, развлекаются, и давать туда визы Славикам, чтобы жить не мешали.
– Ты, наверное, цель приезда указал: получать денежное пособие? – пошутил я.
Он шуток не понимал с детства.
– Что ты! Я честно написал: работать. Там, за бугром, в правду не верят, подумали, что я вру, потому и визу не дали.