Галилей
Шрифт:
Галилей старательно уверял, что не он, а Ноайль без его ведома решил публиковать его диалоги и отдал рукопись Эльзевирам. Он сам-де не думал ее печатать, а хотел, чтобы это его сочинение оставалось «в более тесных кругах». Поэтому он и намеревался, изготовив списки, послать их в разные страны для ознакомления специалистов. Но сейчас, когда дело уже сделано и остается только снабдить книгу посвящением, он считает своим долгом посвятить ее графу Ноайлю.
Флорентийский инквизитор прислал в Арчетри гонца с запиской. Их святейшество дозволил Галилею перебраться во Флоренцию для лечения. Прибывши в
Галилей не заставил себя ждать. В комнату, где находился инквизитор, слуги внесли его в портшезе. Он выглядел совершенно больным. Инквизитор поставил его в известность о тех условиях, на которых ему разрешили переехать в город: он не должен появляться на улице, не должен устраивать в своем доме открытых или тайных сборищ и собеседований. Но особенно их святейшество настаивает: под угрозой тягчайшей кары, пожизненного заточения в тюрьме инквизиции и отлучения от церкви, Галилею категорически запрещается беседовать с кем бы то ни было о его проклятом мнении относительно движения Земли!
Об освобождении ни слова. Галилей по-прежнему узник инквизиции, только в другом месте.
Поблагодарив за оказанное снисхождение, Галилей обещал держаться полученных предписаний. Да разве он способен их нарушить, когда все его помыслы принадлежат врачам и недугам? Посетители? Сборища? Ведь его дом на самой окраине, кто захочет тащиться через весь город, чтобы повидать слепого и немощного старика? Он, Галилей, молит лишь об одном: пусть их преподобие выпросит для него в Риме еще одну милость — пусть дозволят, чтобы по праздникам он мог, если не помешают болезни, велеть отнести себя послушать мессу в церквушку, лежащую в двадцати шагах от дома.
Благочестивейшая просьба! Разумеется, о беседе с Галилеем инквизитор сообщил в Рим. Там все еще чего-то опасаются? Разговор с сыном Галилея, писал Муццарелли, еще более утвердил его в убеждении, что опасаться нечего. Винченцо произвел на него впечатление человека благонравного. Он-де чувствует себя весьма обязанным за дозволение отцу лечиться во Флоренции. Инквизитор предупредил Винченцо, чтобы тот не разрешал подозрительным лицам беседовать с отцом и быстро бы выпроваживал тех, кто иной раз придет его навестить. Винченцо, надо думать, понимает, что дозволение жить во Флоренции может быть в любой момент отобрано? Следить за тем, чтобы приказ Святой службы неукоснительно выполнялся, — первейшая обязанность любящего сына. Ведь в собственных интересах Винченцо, подчеркивал в своем донесении инквизитор, следить, чтобы с отцом не стряслось дурного, чтобы тот не угодил в тюрьму и не помер бы прежде времени, ибо с его смертью семья потеряет тысячу скуди, которые государь ежегодно выплачивает своему математику!
В Риме должны быть уверены, считал Муццарелли, что на сына Галилея инквизиция вполне может положиться.
Письмо и золотая цепь из Нидерландов давно уже были в Ливорно. Об этом знали при дворе. Цепь цепью, но для него куда важней ожидаемый приезд Гортензия. Галилей не торопился получить почетный подарок. На это были причины. Печатание диалогов в Лейдене подходило к концу. Скоро книга выйдет в свет. Как воспримет ее Урбан? Обрушит на голову дерзкого узника новые кары?
А тут еще цепь из Нидерландов! Галилей не хотел заранее разъярять Урбана. Диалоги и так явятся для папы достаточным сюрпризом. Теперь, накануне выхода книги,
В Риме, в Святой службе, обсуждалось донесение из Флоренции. Здесь, писал инквизитор, скоро ожидают важную персону, посланную свободными городами Нидерландов с драгоценными подарками Галилею. Дело идет о методе определения долготы. Много лет назад Галилей объявил, что может создать инструмент, облегчающий навигацию. Теперь важный посланец, который должен получить об этом исчерпывающие сведения, едет сюда и будет гостем великого герцога. Он, инквизитор, предупредил Галилея, дабы тот его не принимал, а если и примет, V уступая воле государя, то пусть любым способом воздержится беседовать на запретную тему.
Кардиналы велели отписать инквизитору: если приехавший — еретик или послан еретическим городом, то пусть запретят ему посещение Галилея. Если же город и сам посланец держатся католической веры, то пусть не препятствуют переговорам, лишь бы не трактовали о движении Земли. Сообщая об этом инквизитору Флоренции, кардинал Барберини добавил: если, мол, Галилей действительно сделал такое открытие, то он не верит, что великий герцог позволит отдать его в руки иностранцев и лишить Италию столь важного изобретения.
Галилей снова тяжело заболел. Постоянная резь в глазах не давала передышки, он почти не спал. Ко всем его недугам прибавились еще острые колики в боку. Болезнь отнимала у него последние силы. Он уже не мог — вставать. Внезапно из инквизиции явился нарочный. Святой службе известно, что дорогой подарок, доставленный из Нидерландов, находится сейчас у немецких купцов, которые хотят в ближайшие дни вручить его Галилею. Каковы его намерения?
Галилей говорил с трудом, но ответ его был ясен: он не принял и не примет ни подарка, ни письма, если прежде не получит разрешения из Рима.
Несколько дней спустя немецкие купцы явились к Галилею. Он внимательно слушал. Из незрячих, воспаленных глаз бежали слезы. С почтительными поклонами, словно Галилей мог их видеть, немцы положили шкатулку с подарком и письмо к нему па постель. Он попросил сломать печати и прочесть, что пишут ему Генеральные штаты Нидерландов. Послание было очень любезным. Признавая его величайшие заслуги, Галилея награждают золотой цепью.
Слепой старик перебирал звенья массивной, искусно сделанной цепи. Потом сказал, что письмо он оставит, а шкатулку вместе с цепью просит синьоров хранить пока у себя. Принимать подарок он сейчас не хочет по многим причинам, и в частности потому, что горькая доля — слепота и обострение тяжелейшей болезни — не позволила довести задуманное до конца.
Немцы ушли, а Галилей еще долго размышлял о своей судьбе. Даже то, что другому принесло бы только почет, обращается ему во зло. Но разве в подарке дело? Под угрозой оказался весь его план. Приезд Гортензия, на который он возлагал столько надежд, терял всякий смысл: инквизиция помешает их совместной работе, коль скоро и разрешит встречу. Он должен был познакомить голландца с массой наблюдений и посвятить в тонкости расчетов. Это требовало много времени и стало теперь, когда об их тайных сношениях пронюхала инквизиция, совершенно неосуществимым. Если Гортензий еще не выехал, то надо его предупредить, чтобы он вообще не приезжал!