Галили
Шрифт:
— Раз ты такой Фома Неверующий, пойди и посмотри на нее собственными глазами. Познакомишься со всем семейством сразу.
— Ты же знаешь, я не могу этого сделать.
— Интересно, почему? Только не говори, что по уши занят работой.
— Но это правда. Я весь в работе. С утра до поздней ночи.
— Неужели для тебя работа важней знакомства с женщиной моей мечты? Важней той женщины, которою я люблю, обожаю и боготворю?
— Хмм. Люблю, обожаю и боготворю? Могу себе представить, как хороша она должна быть в постели.
— Она — само совершенство, Эдди. Нет, ты даже представить не
— Она живет в фургоне? Ты уверена, что поступаешь правильно?
— Почти, — ответила Мариетта, постукивая по переднему зубу, что выдавало ее внутреннее беспокойство.
— Но?..
— Что но?
— Ничего. Ты ответила, что почти уверена. Этого вполне достаточно.
— Ладно, хитрая задница. А сам-то мог бы поклясться, что твоя Чийодзё была для тебя той единственной и неповторимой? Разве не было у тебя на этот счет хоть тени сомнений?
— Нет. Я был совершенно уверен.
— Если мне не изменяет память, то у тебя что-то было с ее братцем, — вскользь заметила она.
— И что из того?
— Хочешь сказать, что мог без зазрения совести жениться на девушке и одновременно трахаться с ее братом?
— Это совсем другое дело. Он был...
— Трансвеститом.
— Нет. Он был актером. — Услышав мой ответ, она закатила глаза. — И какое это вообще имеет значение? Разве мы об этом говорим?
— Но ты пытаешься отговорить меня жениться на Элис.
— Нет, ты не права. Просто я заметил... не знаю, что именно я заметил. Впрочем, не важно. Все это пустяки.
Приблизившись ко мне, Мариетта взяла мою руку.
— Понимаю, ты стараешься ради меня, — сказала она. — Знаешь, а ты оказываешь мне очень большую услугу.
— Да ну?
— Ты ставишь передо мной вопросы. И заставляешь подумать дважды.
— Не уверен, что это хорошо. Иногда мне кажется, все мои беды от того, что я слишком много размышляю. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду. Может, я бы горы свернул, если бы не был столь нерешительным.
— И все же, Эдди, думаю, Элис создана для меня.
— Тогда женись на ней и будь счастлива.
Она стиснула мне руку.
— Как я хочу, чтобы ты познакомился с ней до свадьбы! Хочется узнать твое мнение. Оно очень много для меня значит.
— Тогда, может, приведешь ее сюда? — предложил я, но, заметив тень сомнения на лице Мариетты, поспешил добавить: — Рано или поздно все равно придется это сделать. Думаю, чтобы заранее знать, к чему может привести ваша затея, тебе следует рассказать ей кое-что и посмотреть, как она это воспримет.
— Если я тебя правильно понимаю, ты предлагаешь, чтобы я ей все рассказала.
— Ну, не все. Никто не способен воспринять все. Я предлагаю поведать ей лишь некоторые наши секреты, чтобы узнать, готова ли она в принципе воспринять правду.
— Хм. А ты не мог бы мне помочь?
— Каким образом?
— Взять на себя Цезарию, чтобы она не спугнула Элис.
— Боюсь, это мне не удастся. Ты же знаешь Цезарию. Когда ей что-то взбредет в голову, ее никто не остановит. Помнится, даже отец не мог ее угомонить.
— А ты все-таки постарайся.
— Ладно. Буду голосом ее разума, если он для нее хоть что-нибудь значит.
— И ты скажешь Цезарии, что это была твоя идея?
— Скажу, раз ты просишь, — ответил я.
— Вот и славно. Тогда я пошла за Элис.
— Не так сразу. Дай мне хоть немного времени, чтобы подготовиться.
— О, я в таком возбуждении!
— Только, бога ради, избавь меня от этого.
Разумеется, намерение Мариетты жениться вызвало во мне, как и у любого, кто оказался бы на моем месте, бурю противоречий и неприятия. Поскольку речь, очевидно, шла не о мимолетном увлечении сестры, что было видно по блеску ее глаз и особым интонациям голоса, я уповал на неудачный исход дела. Да простит мне читатель лицемерность моего положения, ибо я со всей ответственностью сознаю, что тот вдохновенный подъем, с коим ваш покорный слуга предавался описанию огромной и безысходной страсти Рэйчел и Галили, никак не вяжется с моим тщетным стремлением притвориться слепым и не видеть того, что творится у меня под боком.
Так или иначе, но я вынужден был смириться. В скором времени мы еще вернемся к моей сестре и ее избраннице. А дальше пусть будет, что будет.
Не смея больше испытывать ваше терпение, возвращаюсь к нашей истории.
2
После успешной операции в Трамп-Тауэр Рэйчел вернулась в свою квартиру у Центрального парка. Хотя дома никого не было, она не решилась вскрывать найденные конверты в столовой, опасаясь быть застигнутой врасплох. Рэйчел заперла дверь на замок, задернула шторы и, устроившись в спальне на кровати, приступила к изучению своей находки.
В тонком конверте она нашла письма и фотографии, изобличавшие в Дэнни явную склонность к эротизму. Пожалуй, у него были все основания опасаться, ибо, окажись эти послания в ненужных руках, ими вполне могли воспользоваться недоброжелатели, чтобы очернить имя Марджи. Отмеченные датой, временем и местом написания, они содержали пылкие подробности о времяпрепровождении любовников и хвастливые обещания еще более изощренных сексуальных изысков в скором будущем. Поскольку в своих излияниях автор менее всего старался прибегать к каким-либо иносказаниям, то его труды являли собой весьма откровенные свидетельства имевших место между ним и Марджи отношений. «Пора бы нам начать трахаться в звуконепроницаемой комнате, — писал он в одном из писем, — так, как ты любишь. Сейчас, когда я пишу эти строки и вспоминаю твои крики восторга, когда я скользил в тебе, почти выходя из тебя, я становлюсь снова тверд, как камень. Нет такой вещи, что я не сделал бы для тебя! Только прикажи. Когда мы вместе, для меня никто и ничто не существует, пусть весь мир катится к черту. Иногда я мечтаю быть младенцем, чтобы сосать молоко из твоих красивых грудей. Или родиться из тебя заново на свет. Черт, должно быть, со стороны все это смахивает на извращение, но ты же сама говорила, не нужно скрывать свои чувства. Вот я их и выражаю. Я был бы не прочь залезть в тебя, чтобы ты меня поносила в утробе, как ребенка. А когда тебе захочется, чтобы я из тебя вышел, — ты раздвинешь бедра, я вылезу и буду полностью к твоим услугам».