Галлант
Шрифт:
– Просто прочти! – бормочет Ханна, вдавливая письмо в его руку.
– Вздор какой-то…
– Артур хоть знал…
– Он бы что-то сказал.
– Она точь-в-точь как… – хмурится Эдгар.
– Грейс.
Ханна с болью произносит это имя, и в тот же миг Оливия понимает – понимает, – что буква «Г» на обложке дневника матери, та самая, почти стертая от касаний пальцев, означает не Габриэль, не Генриетту и даже не Гертруду, а Грейс.
Оливию захлестывает облегчение. Они знали ее мать. Возможно,
– Оливия… – начинает Эдгар, словно пробуя ее имя. – Откуда ты взялась?
Она указывает на конверт с адресом на лицевой стороне. «Мериланс. Школа для девочек».
Ханна хмуро смотрит, но не на конверт – на Оливию.
– Ты потеряла голос?
Оливию пронзает гнев. «Нет! – показывает она, резко, решительно. – Ничего я не теряла!» Конечно, ответ предназначается лишь для нее самой. Оливия знает: они не поймут.
По крайней мере, она так думает, но вдруг Эдгар ей отвечает, подкрепляя слова жестами:
– Мне жаль.
Оливия поворачивается к нему, настроение сразу приподнимается. Она очень давно ни с кем не говорила, и теперь ее пальцы так и порхают по воздуху.
Но старик выставляет вперед руку:
– Помедленнее, – просит он. – Я почти все забыл.
Кивнув, Оливия пытается снова тщательно сформулировать первый вопрос.
«Где мой дядя?»
Эдгар переводит. Ханна хмурится.
– Когда ты получила письмо?
Оливия вздыхает. «Сегодня».
Эдгар качает головой.
– Это невозможно, – говорит он. – Артур уже…
И вдруг в холле слышатся шаги.
– Ханна? – окликает голос, и мгновение спустя в гостиную входит юноша, разглядывающий свои садовые перчатки.
Он на несколько лет старше Оливии, почти мужчина, высокий, худой, а волосы у него рыжевато-каштановые.
– Похоже, шипы становятся все острее. Тут еще одна прореха, возле большого пальца…
Наконец он поднимает взгляд и видит гостью, стоящую у камина.
– Ты кто такая? – требовательно вопрошает юноша, голос его мгновенно становится резким.
– Мэтью, это Оливия, – начинает Ханна и, помолчав, добавляет: – Твоя кузина.
У нее был дядя, она стала племянницей, а теперь вот кузиной.
Всю жизнь Оливия мечтала о семье. Мечтала однажды проснуться и узнать, что больше не одинока.
Новость Мэтью не слишком радует. Он отшатывается, точно его ударили.
– Это же нелепо. Приоров больше не осталось.
– Видимо, остались, – мягко говорит Эдгар, будто само существование Оливии вызывает сожаление.
– Нет… – Мэтью трясет головой, словно пытаясь прогнать и саму мысль, и непрошеную гостью. – Нет, после Тома… Я последний…
– Она – от Грейс, – весомо произносит Ханна.
Оливию задевает идея, что можно быть чьей-то, даже если его самого уже нет.
– Но кровное родство… Отец же говорил! – возмущается Мэтью. – Вы знали?
– Нет, конечно нет, – отвечает Ханна, только слишком неуклюже, Оливия улавливает в ее голосе запинку, панические ноты.
Врет.
Но Мэтью ничего не замечает – он не слушает.
– Должно быть, это ошибка. Что она вам сказала?
Я прямо здесь стою, думает Оливия, руками рисуя в воздухе слова, но юноша ведет себя с ней точно с призраком, на которого можно запросто не обращать внимания, поэтому она тянется к ближайшей бьющейся вещи – вазе на каминной полке – и смахивает ту на пол.
С приятным оглушительным грохотом безделушка падает на деревянные половицы и разлетается на куски – достаточно громко, чтоб Мэтью прервал свою обвинительную речь.
Он оглядывается на Оливию.
– Ты. Кто ты на самом деле такая? Откуда взялась?
– Она не говорит, – вставляет Эдгар.
– У нее приглашение, – протягивает письмо Ханна.
– От кого? – требовательно спрашивает Мэтью, выхватывая у нее тонкий конверт.
– От твоего отца.
Весь свет в нем точно гаснет. Весь жар, вся ярость. Мэтью в этот миг выглядит юным и испуганным. Его лицо вдруг становится безучастным, он бросается к камину и швыряет письмо в огонь.
Оливия рвется к очагу, но кузен оттаскивает ее. Бумага тут же сгорает. Слова дяди обращаются в дым.
– Посмотри на меня, – велит Мэтью, хватая ее за плечи. Его глаза, серые, как у кузины, но светлее и с проблесками синевы, с отчаянием вглядываются в нее. – Мой отец не посылал тебе письмо. Уже больше года он мертв.
Мертв.
Оливия будто глохнет.
Но это же бессмысленно… Она закрывает глаза, вспоминает уверенный почерк.
Приезжай домой, дорогая племянница.
Мы с нетерпением ждем встречи.
– Мэтью… – пытается подольститься Ханна, – а вдруг оно было написано до того…
– Нет, – резко, будто захлопывая тяжелую дверь, припечатывает тот.
Он хмуро разглядывает Оливию, крепко сжимая ее плечи. Кузен худой и выглядит так, словно несколько недель не спал, но что-то в его взоре пугает.
– Он говорил, я последний из рода. Сказал, больше никого не осталось. – Голос Мэтью пресекается, будто ему больно, но пальцы безжалостно впиваются в кожу Оливии. – Тебя не должно здесь быть.
Она вырывается, а может, он сам ее отталкивает. Так или иначе, но меж ними вдруг появляется расстояние в один шаг. Пропасть – такая узкая, но непреодолимая. Они не отрывают взгляда друг от друга.
– Тебе не следовало появляться в Галланте. – Мэтью указывает на дверь. – Уходи.
Оливия покачивается на каблуках, Ханна и Эдгар переглядываются.
– Слишком темно, – наконец возражает старик. – Ей нельзя уходить сегодня.
Мэтью бормочет ругательства себе под нос.
– Значит, с первыми лучами солнца, – заключает он и направляется к выходу, бросая через плечо: – Вон из этого дома, и никогда не возвращайся.