Гамбит пиковой дамы
Шрифт:
Через час это развлечение мне надоело, и я уехала. На следующий день девушки рассказали, что никто из нашей группы ничего не продал, в том числе и Оливье, и, кажется, его это очень огорчило. Тогда я обратила внимание, что Оливье перестал заказывать в бистро бутерброды, ограничиваясь кофе. Видимо, с деньгами у него было совсем туго.
– Ты потом отвезешь меня в Париж? – спросил Оливье, вырвав меня из воспоминаний. – Или ты никуда не собираешься?
– Почему же? Я хотела навестить Анну, тем более что Кристоф меня просил об этом. Он сегодня будет занят допоздна.
– Не уверен, что Анна будет рада меня видеть, но в моем положении экономят даже на метро, – вздохнул он.
Оливье вышел из машины, разглядывая дом.
– Вот, значит, где ты живешь, – протянул он. Я остановилась у ворот и внимательно посмотрела на него.
– Что-нибудь не так? – ласково спросила я, не слишком тщательно маскируя металл в голосе.
Оливье смутился и неопределенно пожал плечами.
– Ну… Я ожидал увидеть что-то более… внушительное. А тут… Всего один этаж, и дом такой… несерьезный.
В отместку я хмыкнула и решительно шагнула внутрь. Оливье попытался следовать за мной, но оскаливший клыки Бакс помешал ему это сделать.
– Твоя псина просто ужасна, – оскорбился Оливье. – Чего он на меня рычит все время? Убери его.
– Подожди меня тут, – сказала я.
Оливье удивленно дернул бровями.
– Ты не пригласишь меня внутрь?
– У меня не убрано. И потом, я только возьму сумку.
Оливье ничего не сказал, но явно обиделся. Когда я вернулась к машине, он не проронил ни слова и молчал почти всю дорогу до больницы. Чувствуя себя неловко, я попробовала его разговорить, рассказав пару историй о Кристофе, о его замке и репортерах, окруживших нас на выставке собак и у дома, когда увозили Анну, но эти темы его не заинтересовали. К Амбруаз Парэ мы ехали в гробовом молчании.
Подъезжая к больнице, я вспомнила, что не прихватила с собой никаких подарков, и притормозила у небольшого магазинчика, где кроме всяких мелочей торговали еще и цветами. Выбрав симпатичный букетик чайных роз, я протянула продавщице десять евро.
Девушка, принявшая у меня деньги, почему-то показалась мне знакомой, но я лишь мазнула по ее лицу взглядом, отметив нездоровую одутловатость, плохую кожу и неровно прокрашенные в морковный цвет волосы, наполовину скрытые вязаной шапочкой. Из магазина вышла полная женщина, волочившая ящик с фруктами. Я бросила на нее беглый взгляд и направилась к машине, где сидел и курил в окно надувшийся Оливье.
– Алиса? – ахнула торговка. Я застыла на месте и неловко повернулась к ней. Женщина бросила ящик на землю и прищурилась. Торговавшая цветами девушка уставилась на меня. Я мимоходом подумала, что эти два лица невероятно похожи, и спустя мгновение почувствовала, как перехватило дыхание.
Я узнала обеих, хотя видела их всего два раза в жизни. Впервые, когда мне было лет шестнадцать и я пришла просить помощи у своего отца. Второй раз лет восемь или девять спустя, на премьере спектакля «Мастер и Маргарита», где я играла главную роль. Два лица – молодой девушки и женщины средних лет – с одинаково сощуренными глазами цвета свинца, выпяченными нижними губами, недаром показались мне схожими. Прячась во Франции, я ожидала встретить кого угодно, но только не их.
– Вот уж не ожидала тебя тут увидеть, – сказала Лариса и обшарила меня острым, как скальпель, взглядом. Я холодно улыбнулась.
Мачеха выглядела не слишком хорошо. Трудно ждать изящества от бабы, таскающей ящики с фруктами, но во всем ее облике сквозила неустроенность. Дочь выглядела немногим лучше матери. Я вспомнила об отце и сжала кулаки.
– Что ты тут делаешь? – спросила Лариса.
– Приехала навестить знакомую, – сказала я, махнув рукой в сторону больницы. – Она тут лечится. А вы?
– А мы тут живем. Работаем вот помаленьку… Ты узнала Людочку?
– Здрасьте, – процедила Людочка.
Я скупо кивнула.
– Геночка-то умер, – плаксиво протянула Лариса и даже сделала попытку утереть рукой совершенно сухие глаза. – Ты в курсе?
– В курсе, – сухо ответила я. – Мы с мужем устроили его в больницу, после того как вы бросили его на произвол судьбы.
В глазах Ларисы вспыхнула ненависть. Людочка уставилась на что-то за моей спиной. Обернувшись, я увидела Оливье, вышедшего из машины и жадно прислушивавшегося к разговору.
– А ты времени не теряешь, – ядовито произнесла Лариса, но я не стала ее слушать и отступила к машине.
Оливье уселся рядом, и я рванула с места так, что осенние листья, устилавшие дорогу, взметнулись вверх в причудливом вихре.
Анна очень обрадовалась букету. Сидя в кресле на веранде, она близоруко щурилась, разглядывая топчущегося на месте Оливье, и даже заговорщически подмигнула, но у меня не было настроения поддерживать беседу. Визит к ней я сократила до минимума, сославшись на занятость. Анна не возражала. После процедур она выглядела очень утомленной. Пообещав приехать к ней завтра, я торопливо простилась.
Всю обратную дорогу до Парижа Оливье был невероятно тих и задумчив, искоса глядел на меня, не решаясь заговорить. И только когда я остановилась перед его домом, он повернулся ко мне. Я молчала, понимая, что разговора не избежать, сжавшись внутри в нервный комок.
– Ты странная девушка, Алиса, – негромко сказал он.
Я промолчала. Оливье долго ждал ответа, потом вытащил сигареты и закурил.
– Знаешь, на тебя ведь давно обращают внимание, и не только потому, что ты – иностранка и очень красивая девушка. Ты правда красива. Думаю, ты могла быть актрисой.
Я усмехнулась. Вот так неожиданно Оливье попал в десятку. Кто бы мог подумать?
– Но ты все равно странная, даже для актрисы, – гнул он свою линию. – Я же знаю много актрис, начинающих и даже уже известных. Они все немного сумасшедшие. Ты – не такая, и твоя игра куда сложнее. Она загнана внутрь.
Я молчала, надеясь, что он уйдет прежде, чем мне придется попросить его это сделать. Но он сидел как приклеенный, пускал дым в окно и говорил, говорил, интуитивно находя бреши в моей броне, казавшейся такой надежной.