Гамбургский счет: Статьи – воспоминания – эссе (1914–1933)
Шрифт:
Целью приема здесь является создание переживаемого словесного построения. «Сказчик» не обусловливает сказ, а мотивирует его. К сказу часто прибегают для проведения так называемой «народной этимологии», которая в данном применении является этимологией художественной.
Поглядим, как пользуется сказом современный художник.
Привожу пример из «записковой» вещи Горького «Пожары».
«Пожар на море…
– Конечно – пошли смотреть, даже не доиграв пульку. Когда люди находятся в долгом плавании, то всякие пустяки возбуждают их интерес, даже на дельфинов смотрят с удовольствием, хотя
Отрывок этот, как видите, сказовый.
Выражения «обыкновенная», «разумеется», «так, знаете», «примерно», «не очень интересно» и два замечания в начале и в конце отрывка о картах, думается мне, даны не для сказа, а для снятия ударения с картины, для того, чтобы она появилась как будто бы между прочим. Этот второй сказовый план подбрасывает нам тщательно выписанную картину как неинтересную, мы не чувствуем «навязывания» ее, а как будто сами нашли.
Место о дельфинах замечательно своей нелогичностью, оно интересно не установлением сходства между дельфином и свиньей, усиленным нарочито неправильным называнием дельфина рыбой, да еще несъедобной (слово «несъедобная» снимает ударение со слова «рыба» и навязывает нам его), а самой чисто языковой игрой. Фельдшер-рассказчик в данном месте не живописует своими словами, а только мотивирует их появление.
Широко пользуются сказом современные писатели для введения в свои произведения технических выражений и словесных штампов, помещенных вне своего контекста.
На игре со словесными клише построена «Соль» И. Бабеля, которая составлена из газетных, жаргонных и песенных (иногда «сказочных») клише.
«Дорогой товарищ редактор. Хочу описать вам за несознательных женщин, которые нам вредные. Надеюся на вас, что вы, объезжая гражданские фронты, которые брали под заметку, не миновали закоренелую станцию Фастов, находящуюся за тридевять земель, в некотором государстве, на неведомом пространстве, я там, конешно, был, самогон-пивопил, усы обмочило, в рот не заскочило. Про эту вышеизложенную станцию есть много кой-чего писать, но как говорится в нашем простом быту – господнего дерьма не перетаскать. Поэтому опишу вам только за то, что мои глаза собственноручно видели».
Так же употребляет Бабель в своей книге «Конармия» военные термины, например, «находясь под действительным артиллерийским, ружейным и аэропланным огнем». Обычно эти клише вставлены в нарочито контрастный контекст.
Сказ должен быть рассмотрен в плане работ над поэтическим языком, а не в связи с ролью героя илимаски{243}.
Более сложную работу проделывает иногда Зощенко. Его вещи выдерживают многократное чтение, потому что в них большое количество разно использующих материал приемов.
В большом плане, в сюжетном, Зощенко работает на том, что сказчик-обыватель, говоря, разоблачает сам себя.
Пример – «Аристократка».
Тут читатель не воспринимает события так, как их сказывают. Суетливость и обстоятельность сказчика мотивирует его невидение вещей. Он занят сперва водопроводом и уборной, потом пирожным. Он не видит себя со стороны.
Читатель испытывает, видя человека в двух планах, чувство превосходства, достигается «выпуклость» предмета. Читатель как будто сам догадывается, что можно увидать предмет иначе.
Повторения одних и тех же выражений в разных местах произведения утяжеляют качественность вещи.
Возьмем, например, рассказ «Баня».
Он организован на неправильном изображении Америки. Америка взята в русском плане, но улучшенном.
«Помоется этот американец, назад придет, а ему чистое белье подают – стираное и глаженое. Портянки, небось, белее снега» и т. д.
Дальше идет подробно разработанное использование комизма положения: голый человек с номерками. Это положение использовано четыре раза.
Дальше мы видим использование комизма языкового автоматизма.
В разных контекстах повторяется выражение «грех один» и «не в театре, говорю».
Один раз использован языковый штамп с необычным освежением путем введения конкретной детали.
«Как ляпну, – говорит, – тебя шайкой между глаз – не зарадуешься».
На это ответ:
«Не царский, – говорю, – режим, шайками ляпать. Эгоизм, – говорю, – какой. Надо же, – говорю, – и другим помыться. Не в театре, – говорю».
Я выписал цитату длиннее, чем собирался.
После использования штампа Зощенко здесь работает чисто языковым сказом, путем создания заикающейся речи с приговоркой «говорю» и с бессмысленным разъяснением «не в театре».
С точки зрения комической несообразности характерен разговор с банщиком.
Сказчик не узнает своих брюк.
« – Граждане, – говорю. – На моих тут дырка была. А на этих эвон где.
А банщик говорит:
– Мы, – говорит, – за дырками не приставлены. Не в театре, – говорит».
Комизм положения в том, что дырка в первом случае дана как признак вещи, а во втором как вещь, которая требуется.
Получается автоматизм продолжения. Вещь начинается как реальная и продолжается, отрываясь от действительности.
Человек, потерявший номер, подает веревку, на которой был номер. Положение еще понятно.
Банщик говорит:
«По веревке, – говорит, – не выдаю».
Затем следует описание пальто, которое я сейчас не разбираю, и, наконец:
«Все-таки выдал. И веревки не взял».
Здесь опять автоматизм – веревка как бы превратилась в замену номера, как дырка в предмет спрашивания.
Конец вещи:
«Конечно, читатель, привыкший к формальностям, может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес? Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник».
Я не разобрал вещь целиком.
Как видим, она основана на комизме положения и на автоматизме языковых штампов.
Сказ в смысле создания второго плана здесь дан лишь в начале и в описании попыток украсть шайку.
Переводя на другой язык, эта вещь Зощенко не имеет большого социального значения.