Гана
Шрифт:
— Я не мог учиться в военном училище, Густав. Но ты-то точно станешь офицером.
Он хлопал сына по плечу, нисколько не смущаясь отсутствием в нем энтузиазма к этим планам. Видимо, отец надеялся однажды сломить Густу, вдалбливая ему каждый вечер свои мечты, ведь и вода годами камень точит.
У тети Иваны к армии было несколько иное отношение, я уверена, что она тоже была не в восторге от идеи, чтобы Густа стал военным. Просто не хотела спорить с мужем и в сотый раз выслушивать, как они обязаны армии всем, что у них есть.
Кажется, тетя Ивана была единственным человеком — по крайней мере из тех, кого я
В чем, собственно, заключалась его служба, я не представляю, зато точно знаю, что он сделал в тот день, когда выяснилось, что его отпрыски собирались сбросить меня с лестницы. Он нацепил фуражку и потопал в сторону центральной площади. Перед домом тети Ганы он замялся, прикидывая, правильно ли собирается поступить, но потом решительно взбежал по лестнице. Наверняка перешагивая через две ступеньки, ведь он так гордился своей физической формой и укреплял ее при каждом удобном случае.
Ярослав Горачек позвонил в дверь. Ноль реакции: тетя Гана никогда не принимала гостей, поэтому решила, что кто-то ошибся адресом, и даже не удосужилась открыть. Он позвонил во второй раз и наконец услышал в квартире слабые шорохи. Тетя Гана очнулась из полузабытья, отодвинула стул и пошла к двери. На секунду у нее мелькнула мысль, что это ее сестра Роза, но потом тетя вспомнила, что Роза умерла и больше никогда не придет. В отличие от меня, тетя Гана была слишком благоразумна, чтобы надеяться, что произошла какая-то ошибка, поэтому особо не спешила.
Ярослав Горачек был когда-то знаком с тетей, и до него доходили слухи, какая она стала чудачка, но все равно пришел в ужас от открывшей ему дверь фигуры в черном.
После смерти моей мамы Розы Гана выходила из дома уже только за хлебом. Ничего другого она не покупала. Целыми днями она просиживала за столом, иногда отщипывала корочку хлеба и совала в рот. Она всегда была худой, правда, за месяцы, проведенные в больнице, немного поправилась. Но к тому времени она уже снова сбросила набранные килограммы, черная одежда на ней висела, щеки ввалились, а глаза казались безжизненными.
— Это было ужасающее зрелище, — рассказывал потом дядя Ярек, но главное, в тот момент в нос ему ударила такая сильная вонь из квартиры, что заставила его отступить на два шага назад. — Первое, о чем я подумал, что нельзя Миру туда отправлять, — рассказывал он.
Ганино выражение лица внезапно изменилось.
— Тебе что тут надо?
Когда дядя Ярек дошел до этого места, в его тоне появились агрессивные нотки.
— А что мне было делать? Я сказал, что Мира у нас и что дальше так продолжаться не может. Пусть забирает, иначе отведем
Он повернулся спиной, так ему хотелось поскорее уйти оттуда. Избавиться от этого кислого запаха, бьющего из квартиры, и от женщины в черном, избавиться от ее безжизненных глаз.
— Стой.
Он остановился.
— Где она?
Ярослав назвал адрес. Потом сбежал по лестнице и направился в пивную. Он не хотел присутствовать при том, как черная Гана появится в их доме.
Наверное, когда тетя Гана пришла за мной, Ивана Горачкова так же удивилась и испугалась, как и я. Она застыла в дверях и смотрела на тетю Гану, будто понимая, что должна что-то сказать, но не могла ничего придумать. Я стояла чуть поодаль и думала только об одном: я не хочу идти с тетей Ганой, но придется, ведь у Горачеков больше оставаться нельзя.
Тетя Гана переступала с ноги на ногу. Сломанные голени у нее все время отекали и болели. Она посмотрела на меня, будто видела впервые в жизни, и принялась изучающе разглядывать. Я решила, что она хочет найти во мне хоть какое-то сходство со своей сестрой Розой, раз уж ей придется обо мне заботиться. В детстве у меня только глаза были мамиными. Только с возрастом я начала находить в себе ее черты, а сейчас уже могу предста вить, как бы она выглядела, если бы ей дове лось состариться.
— Идем.
В голосе Ганы звучала такая усталость, что Ивана Горачкова перестала бояться и заставила себя заговорить.
— Ганочка, мне очень жаль, что так вышло…
— Идем, — повторила тетя Гана, теперь это прозвучало трагично и нетерпеливо. Как будто она не хотела даже слушать то, что ей Ивана собиралась сказать.
— Если бы я могла…
Тогда я думала, что она говорит о смерти моей семьи, что хочет выразить соболезнование тете Гане. И только гораздо позже я поняла, что она имела в виду на самом деле.
Тетя Гана резко выпрямилась, теперь ее тощая, одетая в черное фигура излучала не отчаяние, а ярость. Она бросилась ко мне, больно вцепилась в плечо костлявыми пальцами и с неожиданной силой потащила прочь.
— Ты могла, — кричала Гана маминым голосом. — Могла!
Я заревела от страха. Даже жизнь с Идой и Густой теперь показалась мне не такой ужасной по сравнению с тетей Ганой. По крайней мере, я уже понимала, чего от них ждать. Но как жить с безумной Ганой? Я надеялась, что тетя Ивана все-таки разрешит мне остаться у них. Она же видит, что у Ганы Гелеровой не все дома. Но Ивана Горачкова только стояла, как вкопанная, закрывая лицо руками. Я семенила рядом с тетей, и меня охватывало такое же отчаяние, какое по неизвестной мне причине отражалось на Ганином лице.
На улице тетя отпустила мое плечо и пошла медленнее. Это короткая сцена отняла у нее все силы, и теперь она размеренным шагом, явно преодолевая боль, направилась через город к дому на площади. Я послушно брела за ней. А что мне еще оставалось? Я не осмелилась сказать, что все мои вещи остались у Горачеков — от зубной щетки и пижамы до школьного портфеля. За всю дорогу мы не обменялись ни словом. Тогда я думала, что тетя Гана злится, но теперь я понимаю, что она была в таком же ужасе, что и я. Ведь она и о себе-то не могла толком позаботиться, а теперь ей пришлось взять на попечение маленькую девочку.