Гангстер
Шрифт:
— Это почему еще?
— Потому что они больше думают о том, как победить, чем о простом выживании. А в войне принести победу может только такой образ мыслей. Раз тебе так хочется умереть старым, жирным и с пухлым лопатником в кармане, отдай дело в руки этих мальчиков и постарайся им не мешать.
Анджело и Изабелла шли вдоль реки по пирсу Саут–стрит. Вечер был холодным, сердитый ветер рябил темные воды Гудзона и яростно налетал на дома с дешевыми квартирами, выстроившиеся вдоль железной дороги. Оба были одеты в драповые
— Тебе не холодно? — спросил Анджело.
— Нет, — ответила Изабелла, мотнув головой. — Мне нравится, когда дует в лицо. Совсем не похоже на итальянские зимы, которые я запомнила с детства.
— А я никогда не был в Италии. — Анджело посмотрел на Изабеллу. Его не переставала изумлять естественность ее красоты. Ее манящие глаза сияли, как факелы, на фоне темной реки за спиной, щеки разрумянились от резкого ветра, который все же был не в силах развеять в воздухе ее волосы, длинные и густые, как лошадиная грива. Но самой поразительной была улыбка Изабеллы; когда он видел ее, у него замирало сердце и уходила постоянная ноющая боль в легких.
— Увидишь, когда мы поженимся, — сказала она. — Это лучшее место в мире, чтобы провести медовый месяц.
Анджело остановился, бережно взял Изабеллу обеими руками под локти и заглянул ей в глаза.
— Я не смогу поехать с тобой на наш медовый месяц, — сказал он. — Мы оба взойдем на пароход, но я сойду с него перед тем, как он выйдет из гавани. Меня заберет один из буксиров, а ты поедешь дальше без меня.
— Анджело, что ты такое говоришь? — удивилась Изабелла, высвобождаясь из его рук. — Я никогда не слышала ничего подобного. Человек не может отправиться в медовый месяц в одиночку.
— Те люди, которые пытались убить Пудджа, снова попытаются это сделать, — сказал Анджело. Он смотрел на нее так же, как и всегда, но говорил теперь твердо и прямо. — Они постараются убить и меня. Я не могу этого допустить.
— И что ты будешь делать, чтобы остановить их? — спросила она, но выражение ее лица сказало ему, что ответ ей уже известен.
Он повернулся, они пошли дальше, Анджело держал Изабеллу под руку, оба наклоняли головы под пронзительными порывами бодряще–холодного ветра. Несколько кварталов они прошли в полном молчании, углубленные в свои очень несхожие мысли.
— Ты знаешь, чем я занимаюсь, — заговорил наконец Анджело. — Я не пытался скрывать это ни от тебя, ни от твоего отца. Таков я сейчас и таким останусь после того, как стану твоим мужем.
— Я знала, кто ты такой, с первой же нашей встречи, — ответила Изабелла. — И это нисколько не влияет на мое чувство к тебе.
Анджело снова повернулся к ней и улыбнулся.
— В таком случае, пока мы все не закончим, я останусь твоим должником. За мной медовый месяц.
— Ты должен будешь также объясниться с моим отцом, — сказала Изабелла. — Подожди, что–то еще он скажет о таком фокусе.
— Он уже знает, — ответил Анджело, обнимая Изабеллу. — И он сказал, что не может быть счастливее.
— Когда ты видел его?
— Сегодня рано утром. Он поедет с тобой. Я отдал ему мой билет, так что тебе не придется две недели путешествовать в полном одиночестве.
— Отправиться в медовый месяц с родным отцом, — Изабелла вздохнула. — Чего большего может желать невеста?
— Мне очень трудно представить, чтобы он мог влюбиться в какую–нибудь женщину, — сказал я Мэри, когда
мы вдвоем возвращались в палату, где лежал Анджело. — Да еще настолько, чтобы собраться жениться.
— На самом деле никто не ищет сознательно возможности влюбиться, — сказала Мэри. — Это, как правило, происходит случайно. Но можно научить себя не любить. Я думаю, что именно так случалось у Анджело со всеми женщинами, с которыми он встречался после Изабеллы.
— Откуда вы знаете?
— Я была одной из этих женщин, — просто ответила она, глядя прямо перед собой, в даль темной пустой улицы; неоновые огни магазинов позволяли рассмотреть ее до сих пор чистую кожу и правильные черты лица. — Для него я была просто кем–то, кого ему было приятно иметь рядом с собой. И я никак не рассчитывала на большее.
— А вы хотели большего? — спросил я.
— Речь никогда не заходила о том, чего хотела я, — сказала Мэри. — То, что нельзя изменить, приходится принимать таким, как оно есть. Тем более имея дело с мужчиной, подобным Анджело. Нас связывала крепкая дружба. И этого было достаточно.
— Вы вышли бы за него, если бы он вам предложил? — Я придержал тяжелую дверь парадного входа в больницу, пропуская ее вперед.
— А много вы знаете таких, кто когда–нибудь отказывал Анджело? — спросила Мэри, проходя передо мной в лифт.
— Из живых — никого, — ответил я.
Весна, 1928
— Ты уверен, что достаточно выздоровел? — спросил Анджело, выходя следом за Пудджем к подножью лестницы.
— Кончай возиться со мной, как нянька, Анж, — ответил Пуддж, шлепая резиновым мячом о бетонный тротуар. — Даже тот одноглазый доктор, которого приставил ко мне Ангус, говорит, что мне пора уже приходить в себя.
— Не думаю, что он настоящий доктор, — заметил Анджело. — У него в кабинете нет ни одного диплома.
— У него и кабинета–то никакого нет, — проворчал Пуддж. — Нуда ладно, неважно. Я с докторами завязал. Так что давай играть в ступбол.
Пуддж четыре раза шлепнул мячом оземь, держа его возле правого бедра, потом вскинул правую руку и запустил мячом в ступеньку. Мяч отскочил, описав в воздухе высокую кривую, ударился о бетон, потом об одну стену и о другую.
— Годится для «сингла», — констатировал Пуддж, хлопнув в ладоши. — Был бы я в форме, изобразил бы и «триппл».
— Мы же ни с кем не играем, — сказал Анджело.