Ганнибал

Харрис Томас

Затем доктор Лектер перезарядил свой арбалет. Для удобства он воспользовался тем же блоком питания, от которого работала секционная пила.

Кожица перепелов хрустела, а сами они были нафаршированы гусиной печенкой. Доктор Лектер рассказывал о музыкальном творчестве короля Генриха VIII, а Старлинг говорила о компьютерном моделировании и воспроизведении звуков различных машин и механизмов и вообще о частотных колебаниях, вызывающих чувство удовольствия.

Потом доктор Лектер объявил, что десерт будет подан в гостиной.

ГЛАВА 101

Суфле и бокалы с вином «Шато д'Икем» у

горящего камина в гостиной, кофе на боковом столике возле локтя Старлинг.

Отблески огня пляшут в золотистом вине, его аромат ощущается даже на фоне запаха горящих в камине поленьев.

Они говорили о чайных чашках и о времени, и еще о царствии хаоса.

– Вот так я пришел к убеждению, – говорил доктор Лектер, – что где-то в мире должно быть место для Мики, наилучшее место, освобожденное именно для нее. И еще я пришел к выводу, Клэрис, что самое лучшее в мире место для нее – ваше.

Отсветы пламени из камина не столь четко раскрывали всю таинственную глубину лифа ее платья, как до того делали горящие свечи, а лишь чудесными отблесками играли на ее лице.

Она с минуту раздумывала.

– Позвольте мне задать вам вот какой вопрос, доктор Лектер, – наконец произнесла она. – Если для Мики требуется наилучшее место в этом мире – а я вовсе не говорю, что это не так – то как насчет вашего собственного места? Оно, конечно, занято, но я уверена, что ей вы никогда не откажете. Мы с нею могли бы быть как сестры. И если, как вы утверждаете, во мне есть место для моего отца, то почему бы в вас не могло оказаться места для Мики?

Доктор Лектер, казалось, был очень рад – то ли эта мысль ему понравилась, то ли изощренность ума Старлинг, трудно сказать. Правда, может быть, он испытывал смутное беспокойство оттого, что его создание оказалось даже лучше, чем он рассчитывал.

Отставляя бокал с вином на боковой столик, она столкнула кофейную чашку, и та упала и разбилась о камин. Она даже не посмотрела в ту сторону.

Доктор Лектер смотрел на осколки. Те лежали совершенно неподвижно.

– Не думаю, что вам следует принимать решение прямо сейчас, – продолжила Старлинг. Глаза ее и кабошоны в украшениях сияли в отблесках пламени. Порыв ветра взметнул огонь в камине, от него дохнуло жаром, она ощутила его сквозь платье, и тут же у нее возникло мимолетное воспоминание – доктор Лектер, давно-давно, спрашивает сенатора Мартин, кормила ли та дочь грудью. Сияние камней, легкое движение плеч как бы обратили ее неестественное спокойствие вовнутрь: на секунду многие окна ее памяти выстроились в одну линию, давая ей возможность одним взглядом окинуть все пережитое в прошлом. И она сказала:

– Ганнибал Лектер, ваша мать кормила вас грудью?

– Да.

– А у вас никогда не возникало желания уступить эту грудь Мике? У вас никогда не возникало ощущения, что вы должны уступить ей?

Удар сердца.

– Не помню такого, Клэрис. Но если я ей уступал, я делал это с радостью.

Клэрис Старлинг сунула сложенную чашечкой ладонь в глубокий вырез платья и достала грудь; сосок тут же затвердел на открытом воздухе.

– А эту вам никому не придется уступать, – сказала она. Глядя неотрывно прямо ему в глаза, она поднесла указательный палец, тот самый палец, которым нажимала на спуск пистолета, к губам, уронила на него каплю согретого во рту «Шато д'Икема» и перенесла ее на грудь. И капля густого сладкого

вина повисла на соске как золотистый кабошон, чуть подрагивая в такт ее дыханию.

Он стремительно поднялся из своего кресла и подошел к ней, опустился на колено возле ее кресла и склонил свою темную, гладко причесанную голову над ее грудью, отсвечивающей коралловым и сливочно-бледным в отблесках пламени камина.

ГЛАВА 102

Барни и Лилиан Херш шли по авенида Нуэво де Хулио неподалеку от Обелиска. Был ранний вечер. Мисс Херш, преподаватель Лондонского университета, находилась в годичном отпуске для научной работы. Они с Барни встретились и познакомились в антропологическом музее в Мехико. Оба друг другу очень нравятся и уже две недели путешествуют вместе, присматриваясь друг к другу, и это совместное времяпрепровождение как будто нравится им обоим все больше и больше. Они еще не успели устать друг от друга.

Они прилетели в Буэнос-Айрес во второй половине дня, слишком поздно, чтобы успеть в Национальный Музей, где экспонировалась одна из картин Вермеера, одолженная музею на время. Намерение Барни увидеть все картины Вермеера в мире очень развеселило Лилиан Херш, но это вовсе не мешало им весело проводить время. Он уже успел посмотреть примерно четверть всех существующих в мире картин Вермеера, и ему предстояло еще достаточно долго развлекаться подобным образом.

Они искали какое-нибудь симпатичное уличное кафе, где могли бы перекусить, не заходя в помещение.

К зданию «Театра Колона», великолепного оперного театра Буэнос-Айреса, один за другим подъезжали лимузины. Лилиан и Барни остановились поглазеть на любителей оперной музыки, спешивших в театр.

Сегодня здесь давали «Тамерлана» Генделя с великолепным составом, а толпа буэнос-айресских любителей музыки, спешащая на премьеру, – весьма занимательное зрелище.

– Барни, ты как насчет оперы? Мне кажется, тебе должно понравиться. Я могу «выставиться» на билеты.

Его позабавило, что она воспользовалась американским жаргонизмом. «Выставиться»!

– Если ты мне все будешь объяснять, лучше я сам «выставлюсь», – сказал он. – Думаешь, нас туда пустят?

В этот момент к тротуару почти бесшумно подкатил огромный «мерседес-майбах», темно-синий с серебристой отделкой. Рядом тут же появился швейцар, готовый распахнуть дверцу.

Из лимузина вышел мужчина, стройный и элегантный, во фраке и белом галстуке, и помог выбраться даме. Ее появление вызвало ропот восхищения в толпе у входа. Изящная головка, волосы уложены в красивую прическу, напоминающую платиновый шлем; одета она была в облегающее платье из мягкой матовой ткани кораллового цвета с кружевной накидкой. На шее зеленым сиянием светились изумруды. Барни видел ее лишь мельком, через головы толпы; вместе со спутником она исчезла в фойе.

Ее спутника Барни успел разглядеть получше. Волосы его были причесаны очень гладко, словно мех выдры, а нос выдавался вперед так же высокомерно-повелительно, как нос Перона. Прямая осанка делала его выше, чем он был на самом деле.

– Ты очнешься когда-нибудь? Так мы идем в оперу или нет? Если, конечно, нас пустят in mufti. Вот наконец-то мне представился случай употребить это выражение – in mufti, даже если оно сюда не очень подходит. Но мне всегда хотелось сказать, что я сегодня in mufti.