Шрифт:
Святослав ЛОГИНОВ
ГАНС КРЫСОЛОВ
Господь, спаси мое дитя!
Немецкая народная баллада.
Всюду жили чудеса. Они прятались под метелками отцветшей травы, в позеленевших от жары лужах, среди надутых белых облаков, украшавших небо. Чудеса были любопытны, они тянулись к Гансу, старались дотронуться, согнувшись в три погибели выглядывали из-под кустов. Ганс не обижался, он и сам был любопытен. Если смотрят - значит так им лучше, не надо мешать. Вот и сейчас Ганс знал, что кто-то притаился за ветками,
Ганс развязал котомку, достал ржаной сухарь и начал громко грызть. Оставшиеся крошки собрал на ладони, широко раскрыл ее, показывая всем, и тихонько посвистел. С ближайшего дерева слетела пара пичуг - незнакомых, их Ганс видел первый раз. Усевшись на краю ладони, птички принялись быстро клевать. От частых осторожный уколов больно и сладко зудела кожа.
– А теперь, что надо сделать?
– спросил Ганс.
Пичуги вспорхнули, но через минуту вернулись снова, уронив на ладонь по тяжелой перезревшей земляничине. Слизнув ягоды, Ганс поднял к губам дудочку и взял тонкую ноту, пытаясь повторить утреннюю песню синицы. Но замер, не услышав даже, а просто поняв, что тот, кто возился за кустами, дождался своего часа и вышел.
Ганс медленно поднял взгляд. Перед ним стояла босоногая девочка лет семи, в замаранном и во многих местах заштопанном платьице. Девочка держала за руку мальчугана четырех лет. Сразу было видно, что это брат и сестра. Мальчуган стоял, вцепившись в руку защитницы, и сопел, насторожено разглядывая Ганса. Руки и щеки детей были густо измазаны зеленью, землей и земляничным соком.
Ганс улыбнулся.
– Ты тут колдуешь?
– спросила девочка.
– Я тут обедаю, - сказал Ганс.
Он достал из сумки еще один сухарь, протянул:
– Хочешь?
– Ты колдуешь, утверждающе произнесла девочка.
– Я видела. И место тут волшебное, мы всегда приходим колдовать на эту поляну, потому что здесь под землей самая середина ада.
– Да ну?!
– удивился Ганс.
– И как же вы колдуете?
– Надо взять лапу от черной курицы, старую змеиную кожу, и три капли крови невинного младенца, положить все в горшок, который ночь простоял на кладбище, залить водой и варить целых три дня. Если потом обрызгать себя этим варевом, то сразу станешь невидимым.
– И получается?
– с интересом спросил Ганс.
– Три дня варить надо, - пожаловалась девочка.
– Вода выкипает, а добавлять нельзя.
– А где ты собираешься взять кровь невинного младенца?
– А он на что?
– девочка дернула за руку брата.
– Гансик, ты ведь дашь крови?
– Дам, - важно сказал мальчик.
– А я его потом колдовать научу. Так всегда делают. Когда я была невинным младенцем, старшие девочки у меня тоже кровь брали. Кололи палец и выжимали кровь...
Ганс не выдержал и расхохотался.
–
– Я погибшая душа, обреченная геенне огненной, - личико девочки оставалось совершенно серьезным.
– Господин священник говорит, что все, кто учится колдовать, губят душу.
– Вот что, погибшая душа, - сказал Ганс, - давай есть сухари. У меня еще много.
Он дал детям по большой корке и, когда они уселись рядом на траву, сказал:
– Брата твоего зовут Ганс, меня - тоже Ганс, а тебя как?
– Ее Лизой зовут, - объявил Гансик.
– Значит ты, Лизхен, очень хочешь быть невидимой?
– Нет, - ответила Лизхен, - просто это легче всего получается. Черных кур у трактирщика полно, а змеиную кожу в лесу найти можно. Это же не верблюд.
– Зачем тебе верблюд?
– изумился Ганс.
– Будто сам не знаешь? Головы приставлять. Людвиг нашел у отца на чердаке медную лампу. Это же все знают: если намазать медную лампу верблюжьей кровью, а потом зажечь, то все, кого лампа осветит, представятся с верблюжьими головами и так будут ходить, пока не вымоешь лампу святой водой.
– Здорово!
– признался Ганс.
– Хотя я видел много верблюдов и еще больше медных ламп, а вот человека с верблюжьей головой ни разу не встречал.
– Так я и знала, что врут про головы!
– в сердцах сказала Лизхен.
– А вот ты лучше скажи, почему тебе птицы ягоды носят и совсем не боятся?
– А ты меня боишься?
– Нет, - призналась девочка.
– Ты хоть и колдун, но не страшный. Ты добрый.
– Вот и они не боятся.
– А меня научи так.
– Хорошо, - сказал Ганс.
– Я пока поживу здесь, ты приходи, я буду тебя учить.
– А мне можно?
– ревниво спросил Гансик.
– И тебе.
– А Анне? Она внучка плотника Вильгельма.
– И Анне. Всем можно.
На следующий день они пришли ввосьмером. Кроме Лизхен и Гансика пришла долговязая девочка Анна, аккуратно одетый Людвиг принес знаменитую лампу, явился беспризорный бродяжка Питер - беглый ученик трубочиста, маленький и неестественно худой. Еще были два Якоба - сыновья подмастерьев кузнечного цеха, один из них вел двухлетнюю сестренку Мари.
Ганс к тому времени кончил копать землянку и собирался отдохнуть.
– Ого!
– воскликнул он, увидев ребят.
– Как вас много! Если так пойдет и дальше, то скоро весь город Гамельн переселится на мою поляну.
– Обязательно!
– радостно отчеканила крошка Мари.
– А Гамельн большой?
– с притворным испугом спросил Ганс.
– Очень, - подтвердила Лизхен.
– Он больше Гофельда и Ринтельна. Только Ганновер и Ерусалим еще больше.
– Тогда в моей землянке все не поместятся...