Гардемарин в юбке
Шрифт:
– Я нормальная, – проворчала Вероника. – А если кому-то не нравится, – она многозначительно посмотрела на Романа, – то можно больше не мучиться.
– А кто сказал, что я мучаюсь? – улыбнулся Ребров. – Я, может, всю жизнь мечтал о женщине-экстремалке?
– Нечего меня оскорблять, никакая я не экстремалка, просто ты же сам видишь, что не получается оставаться в стороне. Меня затягивает водоворот событий, помимо моей воли.
– Нет, моя дорогая, тебя не просто затягивает, половину из них ты создаешь сама, как сценарист, и я не перестаю удивляться, как это у тебя получается, – опять громко засмеялся Роман.
– Все,
– Я не боюсь. По-моему, у меня уже на твои укусы выработался стойкий иммунитет, так что кусайся на здоровье, – не переставал веселиться Роман.
Вероника исподлобья посмотрела на своего друга, но промолчала и только напряженно засопела. Через некоторое время они подъехали к дому Вероники, и Роман, поставив машину во дворе, сразу же прошел на соседний участок, где строился новый дом.
– Пойду посмотрю, а заодно поговорю с парнем, про которого ты говорила, может, узнаю что-нибудь про твоих новых соседей, мне тоже небезразлично, кто будет рядом с тобой жить.
Ника молча кивнула и пошла в дом. Она устало разделась, рука опять заныла, что приносило достаточно неудобств. Чтобы хоть немного облегчить боль, пришлось принять сразу две таблетки анальгина. Есть не хотелось совсем, аппетит отсутствовал напрочь. Настроение упало до самой низкой отметины, и Вероника прилегла на диван. Через какое-то время вернулся Роман.
– Не волнуйся, Рыжик, люди рядом с тобой будут жить вполне положительные.
– А я и не волнуюсь, кто будет, тот и будет. Что-то нехорошо мне, Ром.
– Что, опять рука болит? – озабоченно спросил Роман.
– Нет, не в боли дело, как-то на душе муторно, если честно, надоело мне все это. Черт дернул Юльку выскочить замуж за этого Демидова. Не жила никогда богато, и нечего было начинать. Самое неприятное, что ведь все из-за денег, из-за этих чертовых бумажек.
– К сожалению, без этих бумажек невозможно существовать, – заключил Роман. – И каждый стремится иметь их как можно больше. А чем больше человек их имеет, тем больше ему их хочется, и ничего здесь не попишешь, как это ни прискорбно.
– Да понимаю я все. Это я так, что-то расклеилась. Пойду приму душ, может, полегче станет. Завтра предстоит много дел, связанных с похоронами, как подумаю, прямо тошно становится. Нужно с самого утра еще у Никитина в кабинете побывать, чтобы обсудить вопрос с «кончиной» Вадима и как это дело обставить, чтобы ни у кого не возникло ни малейшего подозрения. У меня что-то фантазии уже не хватает на все.
– Ничего, Вероника, сегодня отдохнешь, а завтра с новыми силами головка по-новому и заработает. А я, в свою очередь, постараюсь, чтобы сегодняшний вечер принес тебе одни удовольствия. – И Роман, хитро прищурившись, посмотрел на свою подружку.
– Ловлю на слове, – засмеялась Вероника и вскочила с дивана, чтобы пойти в ванную.
Роман тем временем постарался приготовить быстрый ужин. И когда Ника вошла в кухню, то замерла прямо на ее пороге.
– Что это с тобой, Ребров, никак ты занимаешься сервировкой стола?
– Ну, я же обещал тебе, что постараюсь этот вечер
– Я, между прочим, думала, что ты имеешь в виду совсем другое, – захихикала девушка и кокетливо посмотрела на Романа.
– За этим дело не станет, можешь не сомневаться, – улыбнулся друг и чмокнул Веронику в нос. – Прошу к столу, дорогая.
Глава 22
В следующие три дня Вероника носилась по городу, как очумелая, пытаясь успеть все сразу. Она даже не могла предположить, что устройство похорон может так вымотать человека. Несчетное количество раз пришлось являться в одно и то же похоронное бюро, на третий день ее встречали там уже как родную.
Сначала приехала туда и заказала два гроба. Третьего, как планировала, для Вадима, она пока заказать не могла по той причине, что доктор не мог выдать справку о смерти, потому что Никитин все еще не уговорил начальство пойти на такой шаг, чтобы объявить живого человека умершим. Без справки о смерти, естественно, никто не даст свидетельства о смерти, а без свидетельства ничего не оформишь в похоронном бюро. Словом, получался замкнутый круг. Когда наконец удалось убедить «высокие чины» в том, что Демидов просто обязан «умереть», чтобы следственные органы могли найти настоящего убийцу, в руках Вероники появилось свидетельство о смерти, и она приехала в похоронное бюро заказывать третий гроб. Но когда она явилась туда за четвертым, молодой управляющий посмотрел на нее с опаской и спросил:
– Мадам, у вас что, в семье эпидемия?
– Ага, тиф всех подряд косит, врачи ничего сделать не могут, – выдала Ника.
Мужчина посмотрел на нее округлившимися глазами и схватился за телефон.
– Леночка, выйди, пожалуйста, в приемную, здесь нужно заказ оформить, – и он бочком-бочком, а потом галопом выскочил за дверь.
Вероника прыснула в кулак, но не засмеялась, да и не до смеха было: накануне в больнице умерла Роза Ефимовна, так и не оправившись от инфаркта. Поэтому и понадобился четвертый гроб. Бедные старушки, сестры Розы Ефимовны, были настолько подавлены горем, что обе слегли в постель, и вокруг них суетились врачи. Зоя Ефимовна постоянно шептала, как в бреду:
– Четыре гроба, четыре гроба, за что же такое наказание ты послал нам, господь? Я этого не вынесу, четыре гроба, угасает род Демидовых, как страшно угасает!
Вероника настолько вымоталась, что, выйдя из похоронного бюро и сев в машину, какое-то время неподвижно сидела, откинувшись на подголовник. Конечно, можно оформить заказ через агента, а не бегать, как гончей, самой по городу. Но две сестры очень просили Нику, чтобы она сама съездила и выбрала гробы и венки, в церкви договорилась с батюшкой насчет панихиды.
– Деньги сдерут по максимуму, а пришлют второй сорт. Не в деньгах, конечно, дело, а совсем в другом, нельзя чтобы нас потом осудили, – наставительно говорила Зоя Ефимовна.
Девушка выполнила все, о чем ее просили, но поняла, как это трудно. Она вспомнила похороны своего деда и слова бабушки:
– Покойнику ничего не нужно, он ничего не требует, но свое обязательно возьмет. Посмотри, сколько народу вокруг него суетится, скольким людям приходится побегать, чтобы проводить его в последний путь, а он лежит себе и ни о чем уже не думает и ничего не просит.