Гардемарины, вперед! (1 и 2 части)
Шрифт:
Однако все по порядку. Для нападения на мызу был подобран следующий реквизит: три маски черные, парик рыжий с бородой, рваные порты с рваной же рубахой, две лодки, карета, веревки с кошками-якорьками на концах, а также шпаги, ножи и пистолеты.
План нападения был таков: Алексей вблизи причала разыгрывает кораблекрушение, для чего дырявит утлую лодчонку, топит ее и, барахтаясь в воде, что есть мочи кричит: «Спасите, православные!» По замыслу автора плана солдаты бросятся его спасать, а он, разыгрывая пьяного, будет тянуть эту канитель по возможности дольше, отвлекая на себя все силы и внимание охраны. Далее его, бесчувственного, должны внести в дом.
В это время Саше, Адриану и Гавриле надлежало с помощью веревок с кошками проникнуть на мызу с тыла, то есть через забор, после чего со всеми предосторожностями дойти до двери в дом, которую Алеша должен был отпереть. Далее «разбойники» проникают в караульное помещение: «Кошелек или жизнь». Трам-тарарам, выстрелы, шпаги и так далее. Солдат вяжут, всем кляпы в рот, по оставленным веревкам нападавшие с Никитой перелезают через забор и по заросшему белыми зонтиками лугу бегут к лодке, спрятанной в осоке. Там четыре весла; даже если солдаты развяжутся как-то и бросятся в погоню, все равно не догнать им быстроходного ялика.
А на Екатерингофской дороге в тени дубов их ждет карета, в которой сидят Мария и Софья. Одна из лошадей выпряжена, Саша поскачет домой верхом. Адриан и Алеша вернутся в город на ялике. Сделали дело и разбежались — таков был стратегический план.
Утро назначенного четверга было жарким и ветреным, а после полудня небо вдруг затянуло тучами и пошел дождь, маленький и противный. Плохая погода ничем не могла нарушить планы наших героев, разве что несколько неожиданным для Веры Константиновны было горячее желание Марии и Софьи поехать покататься в карете Оленевых, которую Гаврила лихо подогнал к калитке. Она устала повторять, что Софья непременно простудится, а дальше гнилая лихорадка и смерть, там дети сироты и вообще, можно ли быть такой неразумной? Софья не возражала, однако видно было, что она поступит по-своему. В поддержку подруги Мария излишне взволнованно тараторила что-то про модные лавки, а сама пыталась оттеснить Веру Константиновну от входной двери и скрыть от ее глаз Гаврилу, который выносил из дома мешок с реквизитом. Наконец Гаврила взгромоздился на козлы. Вид у него был торжественный, дожил до великого часа, однако подсознание, о котором в середине XVIII века ничего еще не было известно, но которое существовало, нагнало на него икоту, а что еще хуже, заставило мелко трястись. Его дрожь передалась карете, и она выглядела почти как живое существо, заразившееся болезнью Святого Витта. Но попробовал бы кто-нибудь заподозрить его в трусости! Просто холодно, милые дамы, дождь ведь сеет…
Доехали, доплыли, все как по расписанию. В устье Екатерингофки в заранее выбранном месте Гаврила пересел в ялик к Саше и Адриану, а бородатый Алексей перебрался в убогую лодчонку.
Он без помех доплыл до Каменного Носа, по пути успел прорубить в днище изрядную пробоину. В отдалении, прижимаясь к берегу, неслышно следовал Сашин ялик. Неожиданности начались с того, что проклятая Алешина лодчонка никак не желала тонуть. Она нелепо задралась кормой вверх и продолжала держаться на плаву несмотря на все Алешины усилия. Кричать о помощи было рано. Если за лодкой наблюдают солдаты, то призывы тонущего мало бы тронули их. Держись за корму — и доберешься благополучно до берега.
Алеше ничего не оставалось, как нырнуть. Под водой он успел отплыть от лодчонки на порядочное расстояние, а когда вынырнул, ловя воздух ртом, последующий крик о помощи выглядел вполне правдоподобно. «Спасите, православные!» Алеша бил по воде руками, делал вид, что уходит под воду, вопил голосом и пьяным, и трезвым. Мыза безмолвствовала, никто не спешил к нему на помощь, причал был пуст, калитка заперта. Охрипнув, осипнув, наглотавшись соленой воды и проклиная человеческое равнодушие, Алексей доплыл до берега и с трудом вылез на осклизлый причал. Борода у правого уха отклеилась, и он закусил конец ее зубами. Хорошо хоть усы были на месте.
Алексей толкнулся в калитку- заперта! Он окинул взглядом забор — высоко, не перелезть! Вода стекала с него ручьями, и холод собачий, черт бы вас всех!…
В этот момент осторожно звякнул крюк, калитка неслышно отворилась, и он увидел Сашу, который стоял в выжидательной позе, прижимая палец к губам. У стены дома находились Адриан с двумя пистолетами в руках и поникший, исцарапанный Гаврила. Губы его неслышно шептали молитву. Алеша открыл было рот, пытаясь объяснить неурядицу, но Саша погрозил ему пальцем и улыбнулся, глаза его в прорези маски сощурились на мгновение, но тут же опять по-рысьи настороженно вперились в дверь дома.
Внутренний двор усадьбы выглядел совсем не так, как представлял себе Алексей. Забор был крепок и ладен, а дом и прочие постройки не просто старыми- дряхлыми. Срубы покосились, нижние венцы разъели жучок и плесень, однако дубовая дверь, за которую им следовало попасть, сияла новыми металлическими накладками, Алексей подошел к ней вплотную, пытаясь высмотреть в щель, каков там запор и нельзя ли открыть его ножом. Он надавил на дверь плечом, и она неожиданно открылась.
А православные тем временем резались в карты. Чем другим может заняться солдат в карауле, если за окном дождь, начальство далеко, а безделье осточертело? Харитон отнес арестанту обед и отправился вздремнуть в свою каморку под лестницей. Сержант Прошкин, силач и забияка, после проигрыша напился с горя и повалился на лавку, чтобы сотрясать покои своим богатырским храпом. Четверо служивых продолжали игру. Старшему Кушнакову везло, поэтому никто не смел выйти из-за стола: карты иногда приковывают людей к месту покрепче, чем цепи.
Скрипнула открываемая в сенцах дверь.
— Ты что, Иван, щеколду не закинул? — спросил старший.
— Да это Харитон бродит, — отозвался солдат и крикнул громко: — Харитон, ты, что ли?
— Ори, ори глухарю на току!
Это замечание рассмешило солдат. Представить сутулого, худого Харитона распушившим крылья и хвост — что может быть смешнее? Игра продолжалась.
— Куда короля пик дел? — успел выкрикнуть старший, как дверь в караульное помещение широко распахнулась.
Люди в масках вбежали в комнату и встали по углам, нацелив на играющих пистолеты.Крикни Сашка: «Предоставить арестанта или всех перебьем!» — похищение, может быть, обошлось бы без единого выстрела. Но Сашка крикнул заученное: «Кошелек или жизнь!» Содержимое кошельков было беспечно разложено на столе, вот оно- бери, но старший не хотел расставаться со своим добром. Он вдруг бросился на пол и ухватил за ноги самого неказистого и мокрого злоумышленника. От неожиданности косматый мужичишко пальнул в воздух. Тут и началось светопреставление.
Через минуту вся комната утонула в плотном пороховом дыму, уже не видно было, в кого палить, уши заложило от выстрелов. В ход пошли шпаги. Стол с картами, бутылками, деньгами перевернулся, и каблуки сражающихся нещадно топтали личики дам и валетов. Медные и серебряные монеты со звоном подскакивали на половицах и раскатывались по углам.
Саше несказанно мешала маска, она суживала видимое пространство, стягивала лицо, делала его чужим, а в бою, как перед смертью, тебе не должны мешать подобные мелочи. Кроме того, ему досталось двое противников. Первым был старший из команды. Шпагой он владел бесподобно, при этом без остановки орал, то угрожая нападавшим, то призывая мерзавца Прошкина «открыть наконец зенки», то прикрикивая на своего напарника, миловидного, рыхлого солдатика. Этот, каналья, вместо того чтобы драться, то и дело нагибался к полу, пытаясь словить серебряные монеты. Чаще, чем шпагу его, Саша видел по-женски округлый, обтянутый синим сукном зад, но даже пнуть его он не имел возможности: шпага старшего мелькала со скоростью спиц мчащейся кареты.
Алеша тоже вертелся волчком, потому что его противник выбрал странное оружие, если можно таким назвать шандалы, бутылки и тяжелые крынки, которые стояли на подоконнике. Шпагу этот лов-кий долговязый солдатик отбросил еще в начале боя, она его явно не слушалась, но по-паучьи цепкие руки его все время что-то хватали и метали в Алешину голову.
Адриану повезло больше других, он не столько дрался со своим противником, сколько играл шпагой, как на сцене. Видно было, что ни тому, ни другому никак не хочется быть раненым, а уж тем более убитым. Они все время менялись местами, сталкиваясь неожиданно, толкали друг друга плечом и скалили зубы, явно не испытывая злобы.