Гардемарины, вперед!
Шрифт:
Война пошла серьезная. Отец Феодосий через день ездил к архиерею, дабы укрепиться духом, поповские дочки боялись выйти на улицу и сидели целый день в дому, как в крепости, а дьячок тайно таскал святую воду и прыскал особо сильно орущих младенцев. Но кропи не кропи, прыскай не прыскай, а известно доподлинно – пока младенца с молитвой в святой купели не искупаешь, он кричать не перестанет. А у купели стоит попадья и кричит, что скорее умрет, чем допустит своевластие.
В разгар событий в крайней от озера огромной семье Анашкиных, где Игнат и договорился о постое,
Конец августа, молотьба в полном разгаре, гречиха еще не убрана, с льном дел невпроворот, а Анашкины сидят в горнице вокруг стола, смотрят в лик бабушки да меняют свечки. Что делать? Не самим же читать Псалтырь?
С первым петушиным криком попадья обычно выходила во двор по своей нужде. Петух прокричал, попадья накинула душегрейку, ощупью нашла дверь, а она не открывается, словно подперли ее чем-то снаружи. Попадья, кряхтя и ругаясь, вылезла через окно и обнаружила на пороге лежащую в открытом гробу бабушку Наталью. Бедная женщина только руками всплеснула, разбудила мужа, сына, двух дочек, и они все вместе, тяжело дыша и отдыхая каждую минуту, оттащили в предрассветной мгле бабушку назад на анашкинский двор.
Анашкины не удивились, внесли бабушку в дом и опять положили на стол с зажженной свечкой в руках, но к ночи повторили маневр.
Хорошо Анашкиным, у них пять мужиков да парней около десятка, им гроб протащить что пушинку. А каково поповскому семейству? Отец Феодосий только голосом могуч, сынку шестнадцатый годок, а попадья с дочками – жиры да сдобы. Им не только гроб – корзина с ягодами тяжела!
– Тащат… – шептала вечером деревня, когда анашкинские мужики бегом, ладно ступая в ногу, несли бабушку Наталью к дому священника.
– Везут… – злорадствовала деревня поутру, когда семья отца Феодосия, кряхтя и потея, везла гроб на маленькой тележке.
Стойкость Анашкиных пришлась всем по нраву, и на третью ночь попадья обнаружила на своем пороге не только гроб с ненавистной бабушкой, но и троих младенцев. Двое лежали рядом с гробом, а третьего мать положила в тенечек под липу, чтобы раннее солнце не припекло любимое чадо.
При появлении попадьи все младенцы принялись кричать как оглашенные. С Натальей просто, лежит себе тихо, ждет, когда понесут. Да и дорога известная. А трое чад синие от натуги – молока просят. И попробуй догадайся, кто чей, – все на одно лицо!
Матери быстро разобрались в своих детях, а на следующее утро попадья обнаружила подле гроба уже восемь орущих младенцев! Поповские дочки опять сбивали ноги, разносили младенцев по домам, но при всем их старании мать последнего, особенно звонкого, так и не сыскалась. Восьмой младенец оказался лишним, и попадья, злорадствуя, оставила его на анашкинском
Лишним младенцем завладела Катенька Анашкина, смышленая десятилетняя девочка. Младенец сразу затих на ее руках, и о нем забыли. Не до младенца было Анашкиным.
Когда к вечеру Алексей с Игнатом прибыли на постой, семейство кончило ужинать. Гроб уже не ставили на стол. Если покойников не хоронить, то негде будет трапезничать. В дневные часы бабушка смиренно проводила время в чулане. За столом спокойно и деловито обсуждали, кому сегодня нести бабушку к упрямому отцу Феодосию.
– Пошли, что ли… – Мужики закинули на плечи уже изрядно загрязненные полотенца.
– Ох, матушка родная! Не было покоя тебе при жизни, нет и после смерти, – привычно заголосила старшая Натальина дочь Вера, проводила гроб до порога, поклонилась в ноги и вернулась к столу.
– Сколько же вы времени покойницу носите? – спросил Алексей.
– Преставилась матушка в день апостолов и святителя Николая – в четверг. Вот считай. Сегодня уже неделя.
– Жарко ведь. Как же она у вас в чулане? От покойника дух тяжелый.
– Никакого такого духа от мамани нет, – задумчиво проговорила Вера. – А ведь должен быть дух, прав ты, барин. Мы тут совсем голову потеряли. А может, и есть дух, да мы не чуем. Завтра, как принесут маманю назад, понюхаю. Ой, дела наши тяжелые… Садись, барин, вечерять.
Алексей принялся за еду.
– По какой нужде прибыл к нам, мил человек? – полюбопытствовала Вера.
– Сестра у меня в скиту. Повидаться надо по семейным делам.
– Ишь чего захотел. Не покажут тебе ее сестры. – Она перекрестилась на образ Николая-угодника. – Маманю из-за сена похоронить не можем, а ты монашку лицезреть захотел.
– Она еще не пострижена, – раздался тихий голосок Катеньки, – она белицей в скиту живет.
– Не встревай, когда старшие говорят, – прикрикнула мать. – Доберусь я до тебя. Куда младенца дела?
– Спит.
– Вот и ты иди к нему. Дай только маманю похоронить. Мы его беспутную мать сыщем.
Алексей хотел было расспросить Катеньку, о какой белице говорила она так уверенно, но девочка ушла за занавеску.
Алексею постелили на лавке в летнике. «Гроб таскают… некрещеные младенцы… нетленные покойники… Что за чушь? Как сказала эта девочка? Она еще не пострижена… Значит, все-таки готовят ее на постриг. Она же не хочет, не хочет… Я по бревнам растаскаю ваш забор, а до Софьи доберусь!» – думал он, кусая губы. Потом встал, запалил лучину и принялся сочинять послание Софье.
Алексей рассчитывал встать раньше всех в доме, но это ему не удалось. В августе крестьянские семьи просыпаются затемно. Когда Алексей открыл глаза, вся огромная изба была полна говором, скрипом половиц, где-то тонко пищал «лишний» младенец. «Катеньку надо повидать», – думал Алексей, спешно одеваясь.
– Пошли младенцев по домам разносить! – раздался под окном голос девочки. – Попадья за каждого младенца по яйцу дает! – И ватага ребят, звонких и юрких, как сверчки, понеслась по улице.