Гарем Ивана Грозного
Шрифт:
Мамка снова громко всхлипнула, и княгиня Аграфена подумала, что при расправе над опальными не щадят даже малых детей. Милославских всех вывели, под корень. Не пощадят и сына Михаила Темрюковича, это уж конечно!
На миг сердце уколола непрошеная жалость, но тут же Аграфена раздраженно дернула плечом. Она выносила этого ребенка, она родила его, но почти не видела и вряд ли два или три раза держала на руках. Сразу после родов муж отнял у нее мальчика и отдал своим черкесским нянькам, строго-настрого заказав подпускать к сыну мать. Заполучив покорное, безучастное тело Грушеньки, но так и не добравшись до ее души, чувствуя только непреходящую, вечную ненависть, он захотел, чтобы сын принадлежал лишь ему, чтобы не впитал материнскую ненависть с молоком. Темрюк Айдарович во всем Салтанкула поддерживал, частенько наведывался поиграть с внуком…
Аграфена едко усмехнулась. Старший Черкасский, говорили, ушел-таки со своими джигитами к крымчакам, едва до него дошел слух о том, что сын схвачен и будет казнен. Ушел от южных рубежей, которые охранял, предал русских, как это частенько водилось среди горцев, как будет водиться, конечно, и впредь. Ушел, спасая свою кавказскую шкуру, даже не вспомнив про семью Салтанкула, которой придется безвинно расплачиваться за его грехи. Ну ладно, сноху он никогда не любил, а внук единственный как же?
Видимо, никак!
«Господи… – подумала Аграфена растерянно, изумленно, недоверчиво, как человек, пробудившийся в незнакомом месте. – Да неужели… да неужели все эти ужасы последних лет происходили со мной? У меня убили отца и мать, меня отдали дикому черкесу на растерзание? И сейчас придут меня убивать? Господи… ну почему, за что? Чем прогневила тебя, Господи?!»
Эх, знать бы, сколько страдальцев до нее задавали уже этот вопрос, так и не дождавшись ответа с небес!
Заскрипели ступени под чьими-то тяжелыми шагами. Аграфена на миг прикрыла глаза. Ну…
Обернулась, готовясь лицом к лицу встретить свою судьбу.
Судьба оказалась ростом высока, имела в плечах косую сажень и голубоглазое курносое лицо. У судьбы были соломенные волосы, весело торчащие из-под шапки, и курчавая бородка. Судьбе было на вид не более восемнадцати.
– Это ты, что ли, княгиня? – сказал вошедший в некотором удивлении, словно думал застать в светелке кого-то другого.
Он не ожидал, что княгиня окажется настолько худа, измождена телом и страдающая ликом. «Сказывали, молодка, а она вон старуха седая! Хворая небось. Ну да ничего, скоро излечится».
Аграфена кивнула с кривой усмешкою:
– Да, я.
– Ладно, коли так… Пошли на двор, что ли?
Аграфена покорно шагнула к выходу. Вдруг нянька отчаянно взвизгнула:
– Аллах!
– Какой я тебе, к лешему, Аллах? – удивился незваный гость. – Нечай Быстроногов меня зовут, ясно?
«Нечай, – постаралась запомнить имя судьбы Аграфена. – Нечай!»
– Выходи, княгиня, – посторонился Нечай Быстроногов, пропуская ее в дверь. – А я сейчас же следом, только дельце одно слажу…
Аграфена покорно ступила за порог и начала спускаться по крутой лесенке. Мелькнула шальная мысль о бегстве, однако снизу на нее таращилось еще одно курносое лицо, весьма схожее с Нечаевым. Тут не убежишь. Да и куда? Зачем?
Сзади раздался сдавленный крик. Аграфена обернулась и увидела Нечая, выходящего из светелки. На руках он держал ребенка, и по тому, как опричник его нес, Аграфена мгновенно поняла, что сын ее уже мертв, а крик, услышанный ею, был предсмертным криком няньки.
У нее мгновенно заплелись ноги, померкло в глазах, и она, наверное, упала бы с лестницы, когда б стоящий внизу парень не взбежал проворно по ступенькам и не подхватил ее.
– Ты, тетенька, того… бережней, – сказал укоризненно. – Шею чуток не сломала.
При звуке его заботливого голоса муть в глазах Аграфены маленько разошлась.
– Ты кто? – спросила бессмысленно.
– Я-то? – Он приосанился. – Государев служилый человек Случай Быстроногов.
– Братан мой, – сообщил Нечай, протискиваясь мимо них по узкой лестнице и торопливо перебирая ногами ступеньки. – Пошли, Случай, чего стал? Мешкать не велено.
– Вы похожи, – сообщила Аграфена, тупо вглядываясь в голубые глаза Случая.
– Так ведь от одной мамки вылупились – как не быть похожими?
Вышли наконец во двор. Случай не переставал поддерживать Аграфену под локоток, и правильно делал: ноги ей повиновались плохо, а может, виновата была земля, которая вдруг покрылась рытвинами и колдобинами и всяко норовила уйти куда-то вниз или вбок.
– Ну, чего так долго? – спросил богато одетый, надменный человек, бывший, очевидно, начальников над опричниками. Лицо его было смутно знакомо княгине, но вспомнить, кто это, она не могла. Да и нужды в том не было.
«Нечай и Случай, – твердила она про себя, как молитву, черпая странную бодрость в звучании этих слов. – Нечай и Случай!»
– Да разве мы мешкали? – обиделся один из братьев – Аграфена не поняла, который именно. – Живой ногой!
– Его уже ведут, поняли? – пояснил причину своего нетерпения начальник. – А вы тут копаетесь. Давай, Случай, делай дело.
Он скользнул спокойным, словно бы невидящим взглядом по Аграфене и пошел к воротам.
Случай перекрестился и достал из-за пояса нож.
– Ну, стало быть, матушка-княгиня… – сказал бодро, однако голубые, что васильки, глаза его глядели на Аграфену с некоторой неловкостью. – Такие, знать, дела… Прости, если что не так. Христос с тобою!
– Не томи, – пробурчал Нечай, и Случай порывисто шагнул к Аграфене, схватил ее за кичку, резко отогнув голову назад, и полоснул поперек горла лезвием.
Княгиня мгновение смотрела на него изумленным взором, издавая приоткрытым ртом какие-то странные звуки, словно пытаясь что-то сказать, потом завела глаза и тяжело грянулась оземь.