Гарнизон
Шрифт:
Открыл глаза и Смагин. Повернул голову, посмотрел на девушку с немым вопросом. Та спокойно потянулась, совершенно не обращая на него внимания, будто находилась в их жилище одна. Она всегда так себя вела: если что-то делала, то делала так, как хотела.
Анатолий невольно залюбовался ею: худощавая, стройная, и вместе с тем широкая в кости смуглая девушка не переставала его восхищать.
— А вот и ты, — пробормотала Кири.
— Ты давно проснулась?
— Раньше тебя, — сказала она. — Просто лежала и любовалась. Ты красивый.
Он смутился.
Месяц с
Спали вместе, ели вместе, вместе добывали пишу, хлопотали по дому. По утрам Кири, проснувшись первой, деловито одевалась и уходила. И пропадала на день, а то и на два, чтобы вернуться с добычей.
Они прекрасно ладили и ночью и днем, хотя Смагин знал на ее языке от силы три-четыре десятка слов, а Кири на его языке, похоже, вообще не говорила.
Как была нагая, Кири вышла на улицу. Рядом с дверным косяком, прислонившись к стене, ожидал хозяйку неоднократно испытанный в деле короткий, отменно сбалансированный дротик с наконечником из серой сточенной бронзы — острой и на редкость прочной.
Анатолий глубоко вздохнул. Задержал дыхание, весь обратился в слух. Услышал, как скрипнула галька под босой ногой. И более ничего. Ничего особенного.
За легкой стеной обычный легкий утренний бриз лесного океана, именуемого тайгой. Те же звуки, что и всегда на восходе солнца, в час, когда ночные твари уже залегли в норы, а дневные только-только проснулись, когда свежа роса и воздух хрустально чист, над болотом тает белый саван тумана, а смола на седых стволах похожа на янтарь.
Медленно выдохнув распирающий грудь воздух, солдат протер глаза кулаками, потянулся всем телом и нехотя слез с топчана, с мягкой медвежьей шкуры, заменявшей матрац.
Кири была стройна, но невысока. Ее руки были руками охотницы — сильными и мускулистыми. Ее волосы были собраны в пучок, перевитый кожаными лентами, а иногда лежали на плечах двумя медными волнами.
Лицо девушки светилось жизнью, и какая-то глубинная, истинная чистота отражалась в бездонных серых глазах. Грудь Кири походила на два не вполне созревших яблока. Но это не делало охотницу непривлекательной, а, напротив, сообщало ей некую особую прелесть.
Ласки девушки были терпки и манящи, словно хорошее вино. Кожа была нежнейшим шелком, а ее шепот — откровенной и манящей песнью Любви.
Кири отличалась большим тактом и обычно была молчалива. Пристальный взгляд ее глаз, наверное, мог выдержать не каждый, но когда она глядела на Анатолия, обыкновенная ее замкнутость сменялась сочувствием. Вечерами, когда они с девушкой сидели у костра, то большей частью молчали. Кири не терзала его расспросами и не приставала с глупыми россказнями.
Но вот теперь ей надо возвращаться домой — со шкурками, с запасом высушенных мускусных желез горных росомах, с драгоценным мумие, случайно найденным в пещере.
Разумеется, Смагин взялся сопроводить ее в родную деревню, ибо, как он объяснил, его дружина ушла уже очень далеко.
Хотя, честно говоря, Анатолию не хотелось гостить в деревне Кири, что он обещал, поддавшись ее настойчивым
И, прежде всего, как он подозревал, его наверняка захотят оставить в деревне навсегда. В здешних горах никогда не бывает слишком много мужчин, и чужак будет нелишним. У чужака дела и у него есть дом? Это его проблемы — тем более что хотя мужчин у горцев нехватка, зато есть много строгих табу и обычаев — и что касается отношений мужчины и женщины в том числе. Вот, к примеру, если чужака спасла девушка, а он вместо благодарности попользовался ею, да еще жениться не хочет… Что с ним нужно сделать за такое? Правильно, отправить туда, откуда его вытащила девица… Но, давши слово, держись. Там видно будет.
Позавтракав, они пустились в дорогу.
На исходе второго дня из-за отрогов Старого хребта показалась деревня.
— Тол'йа, — сказала встревоженная Кири, указывая в сторону селения, — там что-то неладно.
Анатолий посмотрел вниз, напрягая зрение.
И в самом деле. Ни над одним из домов не вился дымок, не слышно было и лая собак. Ни одной живой души не было видно в окрестностях.
Они стали спускаться вниз, гоня мысли о самом худшем.
Однако худшее было явлено им безжалостной судьбой. Там, где стояла деревня горцев, теперь была лишь смерть.
Пустые дома, выломанные двери, кострища с обглоданными костями…
В первый миг Анатолий даже испугался и лишь потом узнал кости овец и свиней.
Уже тронутых разложением и стервятниками трупов было немного. И значило это, что остальные познали горчайшую долю «живых мертвых» — рабов.
Кири не знала, кто и зачем превратил деревню в кладбище. Но сути дела это не меняло.
И лишь обойдя всю деревню, она села на каменный порог своего дома и горько заплакала.
— Богиня, за что?! — всхлипывала девушка, прижимаясь к Анатолию. — Чем мы провинились?
Пустые окна глядели на безучастные белые вершины пустыми мертвыми глазницами высохших черепов…
…Похоронив убитых, они решили вернуться назад, в горы.
Глаза Кири были красны от слез, а Смагин молчал, понимая, что сейчас бессмысленно лезть с глупыми утешениями. Тому, кто потерял навсегда отчий дом, утешения не помогут. Некогда Анатолий сам узнал это на собственной шкуре…
Кири плакала ровно сутки. Наутро следующего дня, бледная и с красными глазами, она стала прежней — такой же собранной и ловкой охотницей-горянкой.
— Тол'йа, — сказала она тихо и очень серьезно, хотя и запинаясь, путаясь в словах полузнакомого языка. — Я спасать тебя. Но ты потом спасать меня, если бы я быть там. — Палец ее ткнул в сторону бывшего села. — Я была бы мертвой или было бы мне хуже, чем смерть. Теперь прошу, спаси еще раз. Взять меня к себе в дом, своего дома у меня нет… Вот. — Она протянула ему нож. — Взять или убей, не хочу быть взятой из милости в чужое племя…
Молча Смагин обнял свою спасительницу. Теперь им предстоял далекий кружной путь. В Октябрьск…