Шрифт:
Гарнизон.
1.Общежитие.
… Нетрезвой походкой старший лейтенант Иванов добрался до офицерского общежития. Добираться было не очень далеко – от танцплощадки гарнизонного Дома офицеров, на которой по субботам проводились дискотеки для офицеров и разного сверхсрочнослужащего люда. А так же для дам-военнослужащих и не только. Как водится, танцующие находились на дискотеке в различных степенях алкогольного опьянения – от легкой эйфории, до, что называется «в кашу». Немало этому способствовало и расположенное неподалеку безалкогольное кафе «Десна», где администрация кафе, не то что бы поощряла, но и не препятствовала принесению с собой и распиванию всевозможных напитков, позволяющих взглянуть на суровые армейские будни под несколько иным углом зрения. Местные правила хорошего тона требовали, что бы водка в стаканчиках на столах была разбавлена продаваемой в кафе пепси-колой, а самих водочных бутылок на столе не было – два-три года назад в стране была объявлена перестройка и борьба за трезвость. В следствии принятых мер этой самой борьбы,
Как бы то ни было, старший лейтенант посетил гостеприимное кафе, потом обозначил свое присутствие на дискотеке, планы на вечер со знакомой телефонисткой с коммутатора штаба соседнего полка как-то не сложились, и вот он добирался домой, в общагу. Общежитие было большое, новое, недавно построенное, предназначалось для холостяков дивизии. И порядки в нем были строгие. Каждому полку дивизии полагался свой этаж в общежитии, за порядок в комнатах то есть, за поведение офицеров вне службы, отвечали командиры частей, а за морально-политическим духом холостяков-военнослужащих следили заместители командиров по политической части. В любой момент в общежитие могла нагрянуть комиссия с проверкой, какой-нибудь «Комсомольский патруль» из числа замполитов рангом помельче и освобожденных от других обязанностей воинской службы секретарей комсомольских организаций батальонного уровня. Комиссию, в зависимости от поставленной задачи, могло интересовать всё – от нахождения проживающего в служебное время не по месту службы, а в означенных апартаментах, и – до разбросанных носков под кроватью. Разумеется, с последующим докладом в политотдел дивизии о царящем беспорядке в комнатах какого-нибудь артиллерийского, или там, танкового полка. Впрочем, если военнослужащий был нетрезв, но не при исполнении, например выходной, на это смотрелось сквозь пальцы.
Именно поэтому, а может по иной причине, Иванов бесстрашно миновал бабку-вахтершу, поднялся на свой этаж, открыл ключом дверь, заглянул в соседнюю комнату. Соседей, таких же холостяков –старших лейтенантов, примерно одного возраста с Ивановым не было – где-то шлялись, по случаю субботы. Не став закрывать входную дверь, (припрутся среди ночи, начнут тарабанить), Иванов разделся, лег на кровать и погрузился в неровный, хмельной сон. Снилось всякое, но вникнуть суть не удалось, неожиданно в дверь постучали. Сквозь сон Иванов лениво подумал: «Если свои, то и так зайдут, а если чужие, то и не хрен…». Входная дверь открылась и захлопнулась – « так и знал, сосед». Погружаясь обратно в сонную чепуху, Иванов похвалил себя за то, что не пошел открывать дверь. Однако, через минуту в дверь позвонили и сразу же сильно затарабанили. Делать нечего, Иванов встал, и как был в трусах, побрел к двери. Щелкнул замок и в дверях возникло разъяренное лицо бабки – вахтерши:
– У вас в номере женщина, пусть выходит!
– Нет у меня никого.
– Нет, есть я видела! Она убегала по коридору от меня и забежала к вам!
– Идите, смотрите, никого нет!
Вахтерша быстро осмотрела одну комнату, вторую, заглянула на кухню и остановилась перед дверью в ванну. Дверь была заперта изнутри.
– Кто там?!
– Откуда я знаю? Тебе надо, ты и смотри, – старший лейтенант повернулся и пошел в свою комнату. Час ночи. С утра Иванов был в роте «ответственный офицер». Вставать нужно в пять утра – на подъем в казарму, контролировать выполнение распорядка дня в роте… Короче, надо хоть немного выспаться. К херам собачьим всех бабок….
2. Полк.
Примерно через неделю Иванова вызвали к замполиту полка:
– На тебя пришла бумага из политотдела дивизии, – подполковник кивнул на лежащий на столе рапорт-донос бабки-вахтерши в КЭЧ, добравшийся из коммунально-эксплуатационной части до политотдела дивизии и спущенный в полк со всевозможными «разобраться- доложить». Из рапорта следовало, что старший лейтенант Иванов из «N»-ского танкового полка, проживая во вверенном вахтерше общежитии, ведет распутный образ жизни, водит в себе падших женщин и вообще позорит моральный облик советского офицера. Особенно вахтерша напирала на то, что Иванов открыл ей дверь в трусах.
– Во бл.. Тащ подполковник, я там совсем не причем. Спал себе, никого не трогал. Кто-то забежал..
– Неважно. Это Ольга, местная знаменитость, Козлов со 2-й роты, к себе приводил. Она от него уходила и наткнулась на дежурную. Но пряталась она у тебя. Знаешь, где она живет?
– Где-то в деревне, за гарнизонным КПП, а что?
– Ничего. Командир приказал провести воспитательную беседу с вами обоими. И даже дал свой уазик, съездить в деревню, найти Ольгу и провести с ней очередную разъяснительную работу.
– Ох тыж…
– Да, я понимаю… Но приказ.
Через час, подняв облако пыли на деревенской улице, скрипнув тормозами, командирский уазик остановился посередине центральной и единственной улицы деревни.
3. Деревня.
Деревня была непростой. Ходили упорные слухи, что во время войны Деревня была награждена Гитлером Железным крестом за борьбу с партизанами. Иванов эти слухи, конечно же слышал, но юридический аспект такого награждения представлял себе довольно слабо. Например, как могло происходить такое награждение? Что, приезжал какой-нибудь гаулейтер с охраной, собирал жителей на сход, зачитывали приказ фюрера и старосте вручали заслуженную награду? Или как? И где хранился этот крест, и куда делся, когда пришли наши? Чепуха какая-то. Вторым по разгоняемости был слух, что летчик Беленко, угнавший МИГ-25 в Японию, в 1976 -м, что ли году, был родом из этой самой Деревни. Подтвердить этот слух тоже было нечем.
Сами же жители Деревни словно из кожи вон лезли, что бы своим поведением подтвердить все эти бредни. Особенно это проявлялось в то время, когда привозили очередную партию новобранцев с закавказских и среднеазиатских республик. Непривыкшие ни к чему новоявленные «защитники родины», затосковав по дому, первое время ударялись в бега. Не все, конечно, далеко не все. Но такие были. Путь домой лежал через Деревню. Неискушенные беглецы, по 1-2 человека, срезав погоны и обрезав по щиколотку кирзачи, придав себе, таким образом, по их собственному мнению, вид абсолютно гражданских людей, озираясь и пугаясь всего, брели через Деревню. Завидев такую легкую добычу, какая –нибудь бабка зазывала бедолаг попить молочка, которое находится «вон там, в сарае». Как только беглецы заходили в сарай, дверь за ними захлопывалась на засов. Дед усаживался на мотоцикл с коляской и летел в комендатуру, с докладом о пойманных дезертирах. После чего приезжал патруль и задержанные доставлялись в часть, откуда сбежали. Вознаграждение селянам за это не предусматривалось. Впоследствии Иванов иногда размышлял о мотивах, которые заставляли жителей деревни вести так, а не иначе. «наверное, что-то на генетическом уровне», – думал Иванов, – «последствия пережитой войны». Немаловажным, и можно сказать, градообразующим фактором существования Деревни, являлось то обстоятельство, что в шаговой доступности за окраиной деревни был кирпичный забор, призванный оградить территорию гарнизона от различных напастей. Собственно, заборов было два – один по периметру военного городка, второй внутри военного городка, ограждавший уже территорию непосредственно воинских частей, с их казармами, учебными корпусами, парками боевой техники и тому подобным. Военный городок был огромный: 12 тысяч военнослужащих и членов их семей. С трех сторон гарнизон окружал сосновый лес, а с четвертой стороны притаилась Деревня. Вожделенной мечтой для сельчан был универмаг военторга, попасть в который они могли перемахнув через забор и миновав часть территории, покрытой кустами и деревьями. После чего, под видом жителей военного городка, счастливцы могли беспрепятственно посещать торговые точки гарнизона. Командование гарнизона всячески противилось такому ходу событий и ежедневно отряжало патрули, которые исправно отлавливали лезших через забор деревенских, и доставляли их местному участковому, которому была отведена специальная комната при комендатуре. Участковый выписывал горемыкам по десятке штрафа за нарушение пропускного режима и неудачников выставляли за ворота КПП. Кроме военторга, лакомым куском являлся пункт приема новобранцев, расположенный фактически за околицей Деревни. Когда прибывала свежая партия новобранцев, в несколько десятков человек, на этом пункте происходило переодевание призывников в военную форму. Руководил этим действом прапорщик с вещевого склада и солдат, в обязанности которого входило рубить топором на большом пне гражданскую одежду и обувь, в которой прибывали призывники. Как только солдат уходил на перекур или куда-то отлучался, приготовленная к ликвидации куча одежды и обуви умыкалась деревенскими, дежурившими неподалеку в засаде. Дальнейшая судьба этих тряпок никого особо не интересовала. Справедливости ради, нужно сказать что часть прапорщиков гарнизону предоставляла Деревня, в том смысле, что выходцы из Деревни охотно поступали в Школу прапорщиков, после окончания которой получали должность в гарнизоне, от старшины роты до начальника какого-нибудь склада. Везло, конечно, не всем. Складов на всех не хватало. И чего уж совершенно никто не слышал, так это то, что в деревне что-то сеяли или пахали. Нет. Зато совершенно точно было известно, что часть территории гарнизона было поделена отставными прапорщиками на "зоны ответственности", где военные пенсионеры осуществляли сбор пустых бутылок из-под пепси-колы, в изобилии продававшейся в военторге и полковых "чипках". особое внимание уделялось спортгородкам и приказарменной территории.
Размышляя подобным образом о странном симбиозе Гарнизона и Деревни, Иванов вспомнил беседу с водителем «ГАЗ-53», странном дедугане, подвозившем Иванова с товарищем-сослуживцем, когда они возвращались пешком с полигона. Желая скоротать время, товарищ Иванова, такой же старший лейтенант, ради прикола спросил: «А что, отец, у вас партизаны в войну были?». Дед, махнув бородой и крутя в руках руль, разразился длинной тирадой, суть которой сводилась к тому, что железных дорог в ихней местности отродясь не бывало, а стало быть и взрывать нечего, а ежели одного немца убьют, но в отместку всю деревню сожгут. Дед помолчал, подумал и сказал: «а что партизаны? Те же бандиты. Придут, последнюю корову в лес уведут.» и добавил: «а прислали им из Москвы полковника Реутова, организовывать партизанское движение, они его сами и грохнули. Власть делили». Иванов, ошарашенный такой трактовкой событий, вспомнил, что памятник Реутову он видел сам, где-то в придорожных кустах….
От раздумий его отвлек голос замполита:
– который дом Ольги, этот что ли?
– да я точно не знаю, по описанию – вроде он.
Дом ничем не отличался от соседних. Бревенчатые стены, соломенная крыша, через окно видна «лампочка Ильича» свисающая с потолка на крученом шнуре электропроводки. Для Иванова, родившегося и выросшего в рабочем поселке на Севере, все это было в дикость, – и соломенные крыши и убогое освещение. Он думал, такое осталось в 30-х годах, во временах коллективизации…