Гарольд, последний король Англосаксонский (Завоевание Англии) (др. перевод)
Шрифт:
IV. ХРАМ И ЖЕРТВЕННИК
ГЛАВА 1
Мы оставим Гарольда, чтобы бросить беглый взгляд на судьбу того дома, в котором он стал достойным представителем после изгнания Свейна. Судьба Годвина недоступна понятиям человека без знания человеческой жизни. Хотя старое предание, принятое на веру новейшими историками, будто Годвин в дни юности пас лично свои стада, ни на чем не основано, и так как он, без сомнения, принадлежал к богатому и знатному роду, тем не менее он был обязан славой своей только собственным силам. Удивительно не то, что он достиг ее еще в молодые годы, а то, что он сумел так долго сохранить свою власть в государстве. Мы уже намекали, что Годвин отличался больше дарованиями государственного деятеля, чем хорошего воина, и это едва ли не главная причина симпатии, которую он вызывает в нас.
Отец Годвина, Вульфнот, был вождем у южных саксонцев, или суссекским таном и племянником Эдрика Стреона, графа Мерсийского, даровитого, но вероломного министра Этельреда. Эдрик выдал своего государя и был за это казнен Кнутом.
– Я обещал, – сказал ему Кнут, – вознести твою голову выше всех своих подданных и держу свое слово.
Отрубленная голова Эдрика была выставлена над лондонскими воротами.
Вульфнот жил в раздоре со своим дядей Бройтриком, братом Эдрика, и перед прибытием Кнута стал предводителем викингов; он привлек на свою сторону около двадцати королевских кораблей, опустошил южные берега и сжег флот. С этого времени его имя исчезает из хроник. Вскоре сильное датское войско, известное под именем дружины Торкеля, завладело всем побережьем Темзы. Его оружие быстро покорило почти всю страну. Изменник Эдрик присоединился к нему с десятью тысячами воинов, и весьма возможно, что корабли Вульфнота еще до этого добровольно присоединились к королевскому флоту. Если принять это правдоподобное предположение, то очевидно, что Годвин начал свое поприще со службы Кнуту, и так как он был и племянником Эдрика, который, несмотря на свое предательство, имел много приверженцев, то Годвин пользовался особенным вниманием Кнута; датский завоеватель понимал, что полезно ласкать своих приверженцев и особенно тех, у которых были большие дарования.
Годвин принимал деятельное участие в походе Кнута на Скандинавию и одержал значительную победу без сторонней помощи с одной своей дружиной.
Этот подвиг упрочил его славу и будущность.
Эдрик, несмотря на свое весьма незнатное происхождение, был женат на сестре короля Этельреда; а когда слава Годвина приобрела ему известность, то Кнут счел возможным выдать сестру за своего фаворита: он был ему обязан покорностью англичан. После смерти первой жены, от которой он имел одного сына, умершего от несчастного случая, Годвин женился на другой из того же королевского дома. Мать шести сыновей его и двух дочерей приходилась племянницей Кнуту и родною сестрой Свейну, ставшему впоследствии королем Датским. После смерти Кнута в первый раз обнаружилось пристрастье сакса к саксонскому королевскому дому; но, в силу ли убеждения или вследствие разных политических расчетов, он предоставил выбор преемника собранию Витана как представителю народного желания, и когда этот выбор пал на сына Кнута, Харальда, он безропотно покорился его решению. Выбор этот служит доказательством власти датчан и совершенного слияния их племени с англами; не только Леофрик вместе с Сивардом Нортумбрийским и всеми танами северного берега Темзы, но даже сами жители Лондона стали единодушно на сторону Харальда Датского. Мнение же Годвина разделяли почти одни его эссекские вассалы.
Годвин стал с этого времени представителем английской партии, и многие из тех, которые были убеждены в участии его в убийстве или, по крайней мере, в выдаче брата Эдуарда Альфреда, пытались извинить этот поступок законной ненавистью Годвина к чужеземной дружине, приведенной Альфредом.
Хардекнут, преемник Харальда, ненавидел так сильно своего предшественника, что приказал вырыть его тело и бросить в болото. Хардекнут был провозглашен королем по единодушному желанию саксонских и датских танов и, хотя он вначале преследовал Годвина как убийцу Альфреда, но удержал его при себе во все время своего царствования и относился к нему так же, как Кнут и Харальд. Хардекнут умер внезапно на свадебном пиру, и Годвин возвел на престол Эдуарда. Чиста должна была быть совесть графа и сильно убеждение в своем могуществе, если он мог сказать Эдуарду, когда последний умолял его на коленях помочь ему отречься от этого престола и вернуться в Нормандию:
– Ты – сын Этельреда и внук Эдгара. Царствуй – это твой долг; лучше жить в славе, чем умереть в изгнании. У тебя есть опыт жизни, ты терпел нужду и будешь сочувствовать положению народа. Положись на меня: ты не встретишь препятствий. Кто люб Годвину – будет люб и всей Англии.
Через некоторое время Годвин своим влиянием на народное собрание представил Эдуарду королевский престол. Он склонил одних золотом, а других – красноречием. Став английским королем, Эдуард женился, соответственно с заранее заключенным условием, на дочери того, кто дал ему королевский венец. Эдит была прекрасна и телом, и душой, но Эдуард по-видимому, не любил ее: она жила во дворце, но безусловно в качестве номинальной жены.
Тости, как мы уже видели, женился на дочери Болдуина, графа Фландрского – сестре Матильды, супруги герцога Нормандского, и поэтому дом Годвина был в родстве с тремя королевскими линиями – датской, саксонской и фламандской. И Тости мог сказать то, что мысленно говорил себе Вильгельм нормандский: «Дети мои будут потомками Карла Великого и Альфреда».
Годвин был слишком занят государственными делами и политическими планами, чтобы обращать внимание на воспитание сыновей, а жена его, Гюда, женщина благородная, но не вполне развитая и вдобавок унаследовавшая неукротимый нрав и гордость своих предков – викингов, могла скорее раздуть в них пламя честолюбия, чем укротить их смелый и непокорный дух.
Мы знаем о судьбе Свейна, но он был просто ангелом по сравнению с Тости. Кто способен к раскаянию, в том сохранились еще возвышенные чувства. Тости же был свиреп и вероломен, он не был умен и не имел дарований братьев, но был честолюбивее, чем все вместе взятые. Мелочное тщеславие возбуждало в нем ненасытную жажду власти и славы. Он завивал по обычаю предков свои длинные волосы и ходил разодетым, как жених на свадьбе.
Только два человека из семейства Годвина занимались науками, пользу которых начинали в то время признавать короли. Это были Эдит, нежный цветок, увядший во дворце Эдуарда, и ее брат Гарольд.
Однако ум Гарольда, ум почти гениальный, практический, пытливый был чужд поэзии, связанной с язычеством, в отличие от сестры, которая в поэзии нашла силы, чтобы сносить свои земные скорби.
Сам Годвин не жаловал языческих жрецов; он был слишком хорошо знаком с их злоупотреблениями, чтобы внушать своим детям уважение к жрецам. Такой же образ мыслей был у Гарольда, это был плод с древа учения и мышления.
Писатели древности дали молодому саксонцу понятия об обязанностях и ответственности человека, отличающиеся от тех, которым учили невежественные друиды. Гарольд презрительно улыбался, когда какой-нибудь датчанин, проводивший жизнь в пьянстве и откровенном разврате, думал отворить себе врата Валгаллы, завещая жрецам владения, завоеванные разбоем и насилием. Если бы жрецы вздумали порицать действия Гарольда, он ответил бы им, что не людям, закостенелым в невежестве, судить людей развитых. Он отвергал все грубые суеверия века и у философов искал определения об обязанностях гражданина и человека. Любовь к родине, стремление к справедливости, твердость в горе и смирение в счастье были его отличительными качествами. Гарольд не обладал, как отец, теми качествами, которые снискали ему народную любовь; он был со всеми приветлив, но всегда справедлив не потому, что этого требовала политика, а потому, что он не мог поступить иначе.
Впрочем, как ни прекрасна была душа Гарольда, она имела тоже порядочную долю человеческих слабостей. Это его самонадеянность и уверенность в исключительности своих сил. Хоть он верил в Бога, но упускал из вида те таинственные звенья, которые соединяют человека с Творцом, сплетаются из простодушия детства и из мудрости старости.
Хоть в случае нужды Гарольд был храбр, как лев, храбрость не была отличительной чертой его характера. Он презирал звериную смелость Тости, избегал кровопролития; он казался робким, когда смелость рождалась из-за пустого тщеславия; но когда эту смелость требовал долг, никакие опасности не могли устрашить и никакие хитрости отуманить его, тогда он был отважным и свирепым. Неизбежным следствием истинно английского характера Гарольда было то, что действия его отличались скорее терпением и упорством, чем быстротою и сметливостью.
В опасных ситуациях, с которыми он уже успел освоиться, никто не мог состязаться с ним в твердости и чрезвычайной ловкости, но когда его застигали врасплох, Гарольду было нетрудно сделать крупные промахи. Глубокий ум отличается редко быстрым соображением, если необходимость быть всегда настороже и природная подозрительность не развили в человеке бдительности. Нельзя вообразить сердца более доверчивого, честного и прямого, чем было сердце графа. Учтя все эти свойства, мы получим ключ к образу действий Гарольда в позднейших обстоятельствах его бурной и трагической жизни.