Гарольд, последний король Англосаксонский (Завоевание Англии) (др. перевод)
Шрифт:
Как ни отдаленна, как ни темна была надежда его жизни, она не угасала ни на одну минуту. Законным наследником престола Эдуарда был один его родственник, проживавший всегда при германском дворе, человек очень добрый и уже давно женатый. Слабое здоровье короля Эдуарда не обещало ему долгого царствования. Гарольд очень надеялся, что подобный преемник его верховной власти, дорожа сыном Годвина как опорой трона, испросит разрешение, которого не желал Эдуард и которое могло осуществиться только королевским ходатайством.
Гарольд подъезжал к вилле с этой сладкой надеждой и в то же время со страхом, что сама Эдит может вступить в монастырь, и его сердце билось то тревожно, то радостно.
Он достиг здания виллы в ту минуту, когда солнце, склоняясь уже к западу, ярко освещало грубые и темные столбы друидского капища; у жертвенника так же, как и несколько месяцев назад, сидела Эдит.
Он соскочил с коня, пустил его на траву, а сам взбежал на холм. Тихо прокрался он сзади к молодой девушке, но споткнулся нечаянно о надмогильный камень сакса. Но погибший воин, возникший, быть может, в его воображении, и виденный им сон давно уже изгладились из памяти Гарольда; в сердце не осталось суеверного страха, и все силы его после долгой разлуки слились в двух словах: «Дорогая Эдит!»
Девушка вздрогнула, обернулась и бросилась стремительно в объятия Гарольда.
Через некоторое время Эдит тихонько высвободилась из рук своего друга и прислонилась к жертвеннику.
С тех пор как Гарольд видел ее в последний раз в покоях королевы, Эдит сильно изменилась: она стала бледна и сильно похудела. Сердце Гарольда сжалось при взгляде на нее.
– Ты тосковала, бедная, – произнес он печально, – а я, всегда готовый пролить свою кровь, чтобы дать тебе счастье, был далеко отсюда! Я был даже, может быть, причиной твоих слез?
– Нет, Гарольд, – отвечала очень кротко Эдит, – ты не был никогда причиной моей горести, но всегда утешением... Я была больна... и Хильда напрасно чертила свои руны. Теперь мне стало лучше с тех пор, как возвратилась желанная весна, и я любуюсь по-прежнему свежими цветами, слушаю пение птичек.
– Хильда тебя не мучила своими уговорами?
– Она? О, нет, Гарольд... Меня терзало горе... Гарольд, возврати мне данное мною слово! Наступило уж время, о котором твердила мне тогда королева... Я желала бы крыльев, чтоб улететь далеко и найти там покой.
– Так ли это, Эдит? Найдешь ли ты покой там, где мысль о Гарольде будет тяжким грехом?
– Я никогда не буду считать ее грехом. Разве сестра твоя не радовалась жертвам за тех, кого любила?
– Не говори ты мне никогда о сестре! – сказал он, стиснув зубы, – смешно твердить о жертвах для того человека, чье сердце ты сама разрываешь на части! Где Хильда? Я желал бы видеть ее немедленно.
– Она пошла к твоему отцу с какими-то подарками, а я вышла на холм, чтобы встретить ее.
Граф сел около девушки, схватил ее руку и заговорил с ней. С горестью заметил он, что мысль об одинокой, уединенной жизни запала в ее сердце и что его присутствие не могло разогнать ее глубокой грусти; казалось, будто молодость оставила Эдит, и наступило время, когда она могла сказать с полным сознанием: «На земле нет уже радостей!» Никогда не видел он ее в подобном настроении; ему было и грустно, и горько, и досадно. Он встал, чтобы удалиться; рука ее была холодна и безжизненна, а по телу пробежала нервная дрожь.
– Прощай, Эдит, – сказал он, – когда я возвращусь, наконец, из Виндзора, то буду жить опять в своем старом поместье; мы будем снова видеться.
Эдит склонила голову и прошептала неслышные слова. Гарольд сел на коня и отправился в город. Удаляясь от пригорка, он несколько раз обернулся назад, но Эдит сидела неподвижно на месте, не поднимая глаз. Граф не видал жгучих неудержимых слез, которые текли по лицу бедной девушки, не слышал ее голоса, взывающего с чувством невыразимой скорби: «Водан! Пошли мне силу победить мое сердце!»
Солнце давно зашло, когда Гарольд подъехал к дому отца. Вокруг были дома мастеров и торговцев. Графский дом тянулся вплоть до берега Темзы; к нему прилегало множество очень низких деревянных строений, грубых и некрасивых, в которых обитало множество храбрых ратников и старых верных слуг.
Гарольда встретили радостными приветствиями несколько сот людей, каждый оспаривал честь подержать ему стремя. Он прошел через прихожую, где толпилось много народа, и вошел в комнату, в которой застал Хильду, Гюду и старика-отца, только что возвратившегося из своего обхода. Уважение к родителям было одной из самых главных черт саксов в отличие от непочтения к ним – серьезным пороком нормандцев. Гарольд подошел почтительно к отцу. Старый граф положил ему руку на голову и благословил Гарольда, потом поцеловал в щеку и лоб.
– Поцелуй же и ты меня, милая матушка! – проговорил Гарольд, подойдя к креслу Гюды.
– Поклонись Хильде, сын, – сказал старый Годвин, – она принесла мне сегодня подарок; но дождалась, чтобы передать его тебе на хранение. На тебя возлагается обязанность сохранить этот заветный ларчик и открыть его... – где и когда, сестра?
– Ровно на шестой день по прибытии твоем в палаты короля, – ответила пророчица. – Открыв его, вынь из ларца одежду, сотканную для графа Годвина по моему приказанию... Ну, Годвин, я пожала твою руку, взглянула в глаза твои и мне пора домой.
– Нет, это невозможно, – возразил торопливо гостеприимный граф, – самый смиренный путник имеет право провести у меня сутки потребовать себе и пищу, и постель. Неужели ты способна оскорбить нас и уйти, не присоединившись к нашей семейной трапезе и отказавшись даже от ночлега в моем доме? Мы старые друзья, прожили вместе молодость, и твое лицо оживляет мои воспоминания прежних исчезнувших времен.
Но Хильда покачала отрицательно головой, на лице ее было выражение дружеской нежности, которое проявлялось в ней чрезвычайно редко и было несвойственно ее строгому характеру. Слеза покатилась по ее худой щеке.
– Сын Вульфнота, – сказала она ласково, – не под твоим кровом должен обитать вещий ворон. Со вчерашнего вечера я не принимала пищи, и сон не сомкнул моих глаз в эту ночь. Не бойся: мои люди прекрасно вооружены, да к тому же не родился еще тот человек, который посягнул бы на могущество Хильды.
Взяв за руку Гарольда, она отвела его несколько в сторону и шепнула ему:
– Я хотела бы поговорить немного с тобой до моего ухода!
Когда Хильда дошла до порога приемной, она три раза подряд обмахнула Гарольда своим волшебным посохом, приговаривая на датском языке: