Гарон
Шрифт:
— Ерунда. Мы живы и ушли вперед, а не остались там. Я все прощаю разом, как ты всегда прощал меня. Твоя вина ничто, придумана она.
— Нет, впервые я терпенье потерял и был подобен зверю, от ужаса забыв, кто я и где. Впрочем, это тоже опыт, огромный, что в покое за всю жизнь не получить. Теперь я знаю больше о тебе, о себе, о многообразии миров. Одно не понял, если ваш мир таков, зачем тебе стремиться к возвращенью? Я против, и, пожалуй, что почти готов не только настоять, но и заставить.
— О чем ты?
— О нас с тобой. Останься, будь моей женой. Я больше не позволю слух твой осквернить ни криками, ни возмущеньем. И в мир твой больно будет отпустить тебя, мучить будет сожаленье и беспокойство.
— Ерунда. Мне, знаешь, все равно. Уже. Я, кажется, ко всему готова, и к испытаниям привыкла. И, увы, к тебе. Вот это плохо, честно говорю, тебе бы жить в раю, как ангелу…
— Постой, опять про айнгеров? Я так тебе отвратен? — взгляд пытливый к Яне устремил.
— Нет, что ты! — девушка даже отпрянула. — Ты не понял, я говорю о тех, кто истинно достоин уваженья и преклонения за чистую любовь, за бескорыстие и свет несущий, и наставления, и попечение, и помощь. Благородства свет и сохраненье нетленными понятья чести и чистоты. Всегда, везде… как ты. Я знаешь, хладно дышала к Богу, и Дьявола считала выдумкой, но ангелы — другое. Они ярчайший свет…
— Но кто такие? Я искренне считал, что ты об айнгерах толкуешь мне, но судя по описанию, те совсем другие.
— Абсолютно! Как грязь сравнить с солнечным лучом!
— Но где живут?
— В преддверьях рая. Так говорят у нас. Неужели вы здесь так близко от него и не слыхали?
— Нет.
— Жаль. Вот с кем бы я поговорила и душу излила и верила бы безоглядно. А ваши айнгеры пародия на демонов, всего. Недоразумение, скорее антипод и артефакт.
Авилорн счастливо улыбнулся, сделав вывод, что его жена сравнила его с тем, кого едино любит и доверяет, значит, он в ее душе такое точно место занял. А это знак хороший.
— Я рад, что в сердце твоем хоть крошку места занял.
— Не спеши назвать естественность привычки увлеченьем, необходимость и сродство что рождено в пути, преодоленьем тягот и опасностей — любовью. Да, я привязана к тебе, но посмотри на этот факт реально — любой бы привязался. Мы столько вместе пережили, что стали, словно брат с сестрой, родней, друзьями по несчастью.
— Я не согласен. Ты опять себе перечишь и гонишь правду прочь в боязни ошибиться. То легкий путь и мне легко тебя понять, узнав все то, что ты и от себя скрывала, но мне душа твоя иное подсказала. Глаза твои, в которых спрятана она. Я чувствую, как бьется сердце, как тянется ко мне и хочет примириться с любовью, мягкостью, которую она дарит, но разум твой пока сильней и мучает тебя в сомненьях. Но нет других определений любви, как долго не ищи, чем только не прикрой, и дай ей срок она заявит громко о себе и доводы рассудка отметет.
— Уверен? Я иначе мыслю.
— Малышка ты еще совсем.
— Возможно. Не хочу я говорить об этом. Как думаешь, а не могли мы Алю пропустить?
— А где она могла бы жить?
— Думаешь, не там, где мы прошли?
— Уверен. Дальше. Там хуже, правда, но живут.
— Куда уж хуже?
— Смотри: сначала было ничего, вполне приемлемо и сносно, потом же все опасней, и все сложней.
— И вот теперь сидим и думаем: радоваться или плакать оттого, что еще живы?
— Примерно.
— А ты не рад?
— Я насторожен. И за тебя, встревожен.
— Если честно, то я тоже. За тебя, — призналась честно. — С удовольствием осталась бы здесь. Нет, мне не страшно, но не по себе. Ты можешь защитить себя, всегда поможешь мне, но чем я помогу тебе в ответ? Ты извини, не мог бы меч мне одолжить? Мне было бы спокойней.
Авилорн молча снял одну перевязь и помог одеть ее Яне.
— Так легче стало?
— Да, — улыбнулась. — Пойдем? Что ждет нас впереди?
— Огоньки. Видишь — мрак и в нем мерцает свет.
— Там город! — девушка вскочила, не веря своим глазам — внизу было темно, хотя на вершине горы — светло. Она четко разглядела во мгле лежащей внизу высотки, родные, до боли знакомые здания. Однотипные для любого города ее мира. — Обман? Иллюзия?
— Возможно западня.
— О, это самое простое испытанье!
— Я слышал от тебя подобное не раз.
— Я знаю город! Я живу в таком. А может здесь мы Алю и найдем? Пошли скорей!
— А если не найдем?
— Так номер в гостинице снимем, нормально выспимся и отдохнем! Нет, я глазам не верю — ад и город, будто мой родной! Высотку видишь? Телебашня!
— Что это?
— Дурман для населенья, одна из узд правленья. Ну, что ты медлишь?!
— Я иду, но… об одном тебя прошу, не верь тому, что видишь, и от меня не отходи. Не забывай, пожалуйста, где мы.
Они спустились в мрак и вышли на дорогу.
— Шоссе! — Яна даже попрыгала на асфальте, чтоб убедится, что он не обман зрения.
— Здесь что-то написано, — Авилорн указал рукой на столб с дощечкой.
— Cruciatus, — прочитала девушка. — Да-а, не Чебоксары и не Сызрань. Крукиатус, однако. Странное название. Ни о чем тебе не говорит?
Эльф нахмурился и посмотрел на манящие огоньки города виднеющиеся впереди:
— Мученье.
— Что?
— Крукиатус — мука. Страдание. Это наш язык, но написано иначе, чем мы пишем.
— А внизу приписка тоже на латинском чуть мельче…
— Испытанье и разлука!
– `Хороший' город, — приуныла Яна. — Но, все равно идти. А если Аля здесь? Было бы прекрасно. Забрали б и ушли. Но, что гадать напрасно. Идем?
— Иного нет пути.
Городу больше подошло бы название Трущеба, Клоака. Грязь, нечистоты, драки, проституция.
— Может быть окраина? — неуверенно предположила девушка, глядя, как идут друг на друга две толпы — стенка на стенку. С ножами, железными прутами и топориками. Крики, хряст, из нормальных слов одни предлоги, междометья.
Эльф потянул Яну дальше. Они шагали по узкой улочке без освященья и рисковали сломать ноги.
Из проулка вылетел мужчина и помчался прочь. За ним с ножом для рубки мяса неслась взъерошенная женщина в розовой ночной рубашке, а из спины у нее торчал такой же точно нож.