Гарри из Дюссельдорфа
Шрифт:
Встречи с Зефхен каждый раз по-новому увлекали Гарри. Он погружался в мир таинственного, мрачного и вместе с тем волнующе-прекрасного. Зефхен, отчужденная от людей, презираемая ими как дочь палача, была доброй, благородной, гордой девушкой. Гарри хорошо знал и чувствовал это. Он сказал Христиану, гуляя с ним по берегу Рейнс:
— Когда я вырасту и кончу учиться, я женюсь на Зефхен.
Простодушный Христиан обомлел от удивления:
— Ты женишься на дочери палача? А что скажут твои родители?
Гарри ответил запальчиво:
— Пусть говорят что хотят! Мне ни до кого нет дела. Она прекрасная девушка, и это все. — И. став в позу своего любимого героя Карла Моора, воскликнул: — «Я брошу вызов всему старому обществу! Палачи существуют, пока они нужны князьям и прочим властителям мира».
Жрец Меркурия
В столе Гарри среди книжек и тетрадок хранилась глубоко запрятанная маленькая
Ректор лицея Шальмейер, отличавшийся вольнодумством, несмотря на сан священника и католическую сутану, полюбил Гарри Гейне за его острый и скептический ум, не мирившийся с мертвыми догматами религии. В старших классах лицея Якоб Шальмейер преподавал философию. Рассказывая о различных религиях, он осторожно, но весьма убедительно прививал своим питомцам атеистические воззрения. Гарри охотно воспринимал эти настроения своего учителя. Он ходил к нему на дом и пользовался его библиотекой, в которой находил немало философских сочинений, привлекавших его внимание. Самсон Гейне был озабочен тем, что его сын заражается идеями вольнодумцев. Однажды он позвал к себе Гарри и произнес ему целую речь — он это делал всегда по какому-нибудь важному поводу: «Любезный сын! Твоя мать посылает тебя к ректору Шальмейеру слушать лекции по философии. Это ее дело. Я, со своей стороны, не люблю философии, ибо она не что иное, как суеверие, а я купец, и моя голова нужна мне для моих дел. Ты можешь быть философом сколько тебе угодно, но, пожалуйста, не высказывай своих мыслей публично, потому что ты можешь повредить моим делам, если мои клиенты узнают, что у меня есть сын, не верующий в бога; особенно же евреи, они перестанут покупать у меня вельветин, а они честные люди, платят в срок и имеют основание держаться своей религии. Я твой отец, значит, я старше тебя, а следовательно, и опытнее: поэтому ты мне можешь верить на слово, когда я тебе говорю, что безбожие — большой грех».
Гарри очень любил отца, но плохо мирился с его «купеческой» философией. Он уже привык самостоятельно мыслить и, никого не спрашивая, доискиваться до сути вещей.
В 1814 году Гарри Гейне окончил лицей. За годы ученья Гарри, по его словам, выдержал в лицее «потоки розог, латыни и географии», усваивал с отвращением грамматические правила аббата д’Онуа и вынес из католического учебного заведения полное равнодушие к религии. Ему, правда, нравились пышные католические процессии в дни праздников на улицах Дюссельдорфа, но он искал в этих торжественных церемониях только внешнюю живописность.
Теперь, когда Гарри Гейне покинул стены лицея, надо было всерьез подумать о том, что делать дальше. Его честолюбивые родители вынуждены были оставить мечты о военной карьере сына. Звезда Наполеона закатилась после поражения в России в 1812 году. Все изменилось в политической жизни Европы и, в частности, в Германии. Два десятилетия революционных войн были позади. Старая феодальная реакция пошла в поход против буржуазной демократии. Начались так называемые «освободительные войны». В ноябре 1813 года французские войска оставили Дюссельдорф. В 1814 году Наполеон был свергнут с трона. Остатки французских армий, некогда покорявших Европу, беспорядочными отрядами и в одиночку бродили по городам и деревням Германии. Прусский король, австрийский монарх и русский царь составили так называемый Священный союз, чтобы вернуть революционную Европу в лоно феодально-дворянской монархии. Реакционные силы сломили господство Наполеона в битвах под Лейпцигом и Ватерлоо. Наполеон, выступивший как защитник прав французской революции, кончил тем, что стал захватчиком стран и покорителем народов. Поэтому европейским деспотам легко было поднять против чужеземного владычества свои народы. Германская молодежь, начитавшись пламенных стихов Шиллера, одержимая патриотическим пылом, считала, что сражается в войсках коалиции за великое дело создания единой, независимой Германии. Этим настроением воспользовались феодальные деспоты. Русский царь и прусский король опубликовали Калишское воззвание, обещая создать свободную и независимую Германию; а в критический 1815 год прусский король даже посулил настоящую конституцию прусской молодежи, если она пойдет умирать на поле сражения за его корону.
Калишское воззвание осталось клочком бумаги, а Германский союз со своим сеймом (бундестагом) во Франкфурте-на-Майне и видимым единством на деле оказался сборищем нескольких десятков мелких деспотий. Победившая европейская реакция, возглавляемая австрийским канцлером князем Меттернихом, уничтожила все гражданские свободы, принесенные французами, восстановила крепостное право и господство феодальных монархов.
Родители Генриха Гейне пришли к решению сделать сына купцом. Им казалось это единственным доступным для него поприщем в такое тяжелое время. Однажды Самсон Гейне вел с Гарри серьезный разговор о его будущем. С тем же воодушевлением, с которым он некогда объяснял сыну все преимущество военной карьеры, он теперь растолковывал ему значение торговли для родины. При этом отец ссылался на успехи своего младшего брата Соломона и добавил, что на днях тот со своей дочерью Амалией посетит Дюссельдорф и сам поговорит с племянником.
С тяжелым чувством Гарри выслушал отца; когда тот кончил, он только сказал со вздохом:
— Итак, из жреца Марса я становлюсь жрецом Меркурия.
И неприглядным казалось Гарри его будущее, когда он думал о нем. Неужели он учился столько лет в лицее, так хорошо усвоил литературу, искусство, философию, чтобы иметь дело с дубликатами накладных на вельветин, векселями, маклерскими спекуляциями и прочими выдумками древнего бога торговли Меркурия! Мать Гарри, видя, что ее сын грустит, как умела, утешала его:
— Теперь пробил час, когда человек с головой может достигнуть самых невероятных успехов в торговом деле.
Но все успокоительные речи родных и друзей не могли примирить Гарри с необходимостью изучать коммерческую науку. Его школьные товарищи Христиан Зете, Франц фон Цуккальмальо и многие другие уже благополучно устроились на государственную службу, но для Гарри как еврея и этот путь был закрыт.
Соломон Гейне сдержал свое обещание брату. Возвращаясь из деловой поездки в Гамбург, он заехал в Дюссельдорф, по дороге захватив с собой старшую дочь Амалию. Он, как всегда, торопился домой, где его ждали крупные и неотложные дела, и мог, как он выразился, позволить себе роскошь провести только один день в семье любимого старшего брата. Правда, Соломон Гейне ничем особенно не проявлял своей любви к Самсону, с которым говорил фамильярно-покровительственным тоном. Иногда Самсону перепадали кое-какие крохи с банкирского стола, но на большее старший и менее удачливый брат рассчитывать не мог. Тут дело было не в скупости Соломона. Как человек, в котором уживались противоположности, он мог выбросить большие деньги на ветер, особенно, чтобы показать свою щедрость. Но он мог и пожалеть несколько талеров, когда на него находила стихия бережливости. Короче говоря, Соломон Гейне был богачом-самодуром, и никто из самых близких к нему людей не мог предугадать, как он поступит в том или другом случае.
Соломон Гейне прибыл в Дюссельдорф, не предупредив брата. Когда нарядная коляска подкатила к скромному домику на Болькеровой улице, Самсон Гейне собственной персоной бросился на улицу встречать гостей. Он расцеловался с братом и помог ему подняться по ветхим ступенькам дома, попутно бросив несколько комплиментов по адресу красивой племянницы. Пока Соломон с дочкой шумно рассаживались в гостиной и Самсон расспрашивал их о проделанном путешествии, Бетти суетилась на кухне, готовя блюда, по ее мнению, достойные миллионера.
Гарри сидел в своей каморке, не подозревая о суете, поднявшейся в доме. Перед ним лежал чистый лист бумаги, гусиное перо застыло в руке: он сочинял стихи. Все чаще предавался Гарри теперь этому занятию, все больше крепла в нем уверенность, что он станет настоящим поэтом. Он недовольно поморщился, когда вбежала сестра Шарлотта и звонким, взволнованным голосом сообщила о приезде Соломона Гейне с дочерью. Пришлось прервать вдохновенное занятие, чтобы поспешить в родственные объятия.
Еще подходя к двери гостиной, Гарри услышал громкий, самоуверенный смех гостя. «Это смех богачей», — подумал Гарри, толкнул дверь и вошел в гостиную. Отец торжественно представил своего первенца. Дядя улыбнулся, показав ряд белых прямых зубов, и привычным жестом протянул племяннику руку, которую Гарри пришлось поцеловать. Амалия взглянула на Гарри из-под длинных черных ресниц, сказала по-французски «bonjour» и тотчас же отвела от него взгляд.