Гарри Поттер и дары Смерти(«Translate Army»)
Шрифт:
Раздались возгласы одобрения. Какая-то тучная ведьма с сильно выступающими передними зубами злобно захихикала.
— Да… Профессор Барбедж рассказывала маленьким волшебницам и волшебникам о маглах, утверждая, что не так уж сильно они отличаются от нас…
Один из Упивающихся Смертью сплюнул на пол. Черити Барбедж снова повернулась к Снейпу.
— Северус, пожалуйста!.. Умоляю!..
— Молчать, — бросил Волдеморт. Он снова взмахнул палочкой Малфоя, и Черити замолчала, словно захлебнувшись воздухом. — А на прошлой неделе, как будто недостаточно было забить нашим детям головы этими вздорными и вредными идеями, Профессор Барбедж написала весьма прочувствованную статью в защиту маглов для газеты Ежедневный Пророк. Маги, пишет она, должны протянуть руку тем, кто ворует у нас знания и силу. Уменьшение числа чистокровных волшебников, по мнению Профессора Барбедж, идёт исключительно на пользу нашему обществу… будь её воля, мы бы общались исключительно с маглами… а то и — страшно подумать — с оборотнями…
На этот раз никто не смеялся. В яростном голосе Волдеморта звучала угроза. Черити Барбедж в третий раз повернулась лицом к Снейпу. Слёзы, катившиеся из её глаз, капельками повисли на распущенных волосах. Снейп бесстрастно
— Авада Кедавра.
Вспышка зелёного света осветила самые укромные уголки огромной комнаты. Тело Черити с громким неприятным стуком ударилось о стол, вздрогнувший и заскрипевший под её весом. Несколько Упивающихся Смертью вздрогнули и отодвинулись подальше. Драко Малфой вывалился из кресла и упал на пол.
— Ужин, Нагайна, — почти нежно произнёс Волдеморт, и гигантская рептилия, повинуясь команде, тяжело заскользила с его рук вперёд по гладко отполированной поверхности стола.
Глава 2.В памятной записке
Гарри истекал кровью. Сжимая одну руку другой и тяжело дыша, он собрался с силами и открыл дверь своей спальни. Раздался хруст сломанного фарфора. Это Гарри наступил на чашку с холодным чаем, которая стояла на полу перед дверью в спальню.
— Что за?..
Он огляделся. Окрестности дома номер четыре по Тисовой улице выглядели пустыми. Похоже, чашка чая была частью очередной гениальной идеи Дадли подловить Гарри. Гарри соскрёб с пола осколки чашки и швырнул их в переполненную мусорную корзину, еле видимую в сумраке спальни. Затем он тяжёлыми шагами прошествовал в ванную, чтобы подставить палец под воду.
Было так нелепо, бессмысленно и раздражающе осознавать, что колдовать Гарри сможет только через четыре дня… Но ему пришлось убедить себя, что эта рана в пальце может убить его. Но он никогда не учился лечить раны, и сейчас он понял — в основном в свете недавних событий — что это большой пробел в его знаниях. Сделав в голове заметку, что надо бы спросит у Гермионы, как это делается, Гарри оторвал от газеты большущий кусок, чтобы собрать в неё столько чая, сколько только можно, перед тем как вернуться в спальню и закрыть за собой дверь.
Гарри провёл всё своё утро за полным опустошением чемодана. Он никогда не делал этого с тех пор, как шесть лет назад упаковал его. После того, как Гарри вытащил три четверти вещей из чемодана, внутри остался слой всякого разного хлама — старое перо, чьи-то сушеные глаза и одинокий носок без пары, который уже явно был маловат Гарри. Минутой раньше Поттер, нырнув рукой во всё это безобразие, ощутил острую режущую боль в безымянном пальце на правой руке, и вытащил палец, ожидая увидеть море крови.
Сейчас он повторил процедуру куда более осторожно. Встав перед чемоданом на колени, Гарри детально обшарил дно и вытащил на свет значок с меняющимися надписями “Седрика поддержим, он — настоящий чемпион” и “Поттер — вонючка”, сломанный и изношенный вредноскоп и золотой медальон с надписью R.A.B внутри. Но, в конце концов, Гарри удалось извлечь и то, от чего он поранил палец. Он сразу узнал эту вещь. Это был небольшой осколок того волшебного зеркала, которое подарил ему ныне покойный крёстный Сириус Блэк. Гарри отложил остаток зеркала на пол и осторожно полез на дно в поисках остальных, но ничего больше не напоминало о подарке крёстного, кроме россыпи стеклянных осколков, который, прилипнув к прочему хламу, были похожи на блестящий песок.
Гарри сел, взял в руки единственный уцелевший осколок и вгляделся в него, но не смог увидеть там ничего, кроме своих зелёных глаз. Тогда он положил зеркало на утренний “Пророк”, который так и лежал нечитанным, и попытался справиться с волной горьких воспоминаний, уколами сожалений и волной страстного желания, которое породило найденное зеркало.
Около часа ушло на то, чтобы полностью опустошить чемодан и рассортировать вещи на две категории — нужные и ненужные. Его формы для школы и квиддича, котёл, пергамент, перья и большинство учебников лежали грудой в углу, больше ему ненужные. Ему было очень интересно, что сделают с этим дядя с тётей, когда увидят. Наверное, сожгут под покровом ночи, как будто бы это следы какого-то чудовищного преступления. Магловская одежда, мантия-невидимка, набор для составления зелий, пара-другая книг, альбом, однажды подаренный Хагридом, стопка писем и волшебная палочка были упакованы в старый рюкзак. В переднем кармане были Карта Мародёров и медальон Р.А.Б… Медальон был положен в передний карман не из-за своей ценности, — по сути, он был безделушкой — а из-за того, что для его получения были затрачены огромный усилия.
На столе, за белоснежной совой Буклей, лежала большая пачка газет — за каждый день, который Гарри провёл на Тисовой улице этим летом.
Он поднялся с пола, потянулся и подошёл к газетам. Букля осталась неподвижна, даже когда он начал разбирать бумаги прямо рядом с ней, отбрасывая одну газету за другой. Сова спала, или притворялась — она была в обиде на Гарри, потому что в последнее время он не давал ей вволю полетать.
Приблизившись к дну стопки, Гарри стал просматривать газеты более медленно и тщательно. Он искал конкретную статью, которая была в том номере, который был выпущен как раз через некоторое время после прибытия Гарри на Тисовую улицу. Наконец, он нашёл её. Там рассказывалось о Чэрити Бэббидже, преподавателю Изучения Маглов в Хогвартсе. Гарри сел на стул и углубился в чтение.
Подготовил Элфиас Додж.
Я встретил Дамблдора впервые, когда мне было 11 — мы оба переступили порог школы. Наш взаимный интерес был явно обусловлен нашей непохожестью на остальных. У меня тогда ещё, помнится, была драконья оспа, и, пока я не поправился полностью, моё рябое лицо с зеленоватым оттенком не добавляло ребятам желания приблизиться ко мне. А Дамблдор в это время находился под гнетом дурной славы. Ведь совсем недавно его отца, Персиваля, обвинили в диком публичном нападении на трёх юных маглов.
Альбус никогда не пытался отрицать вины
Через несколько месяцев, к тому же, слава Дамблдора начала затмевать славу его отца. В конце первого учебного года он уже был известен не как сын маглоненавистника, а как, ни больше, ни меньше, самый лучший ученик в истории школы. Все те, кто имел честь дружить с ним, не могли не следовать его примеру, полному желания помочь, храбрости и щедрости. Позднее Альбус признался мне, что самое главное удовольствие его жизни сокрыто в обучении.
Он не только выигрывал все призы и награды в школе, но уже и поддерживал общение с наиболее известными магами того времени — Николас Фламель, известный алхимик, Батильда Бэгшот, известный историк, Адальберт Уофлинг, великий магический теоретик… Некоторые его работу нашли своё место в “Трансфигурации сегодня”, “Магические дуэли” или в “Практике Зельеварения”. Карьера Альбуса строилась со скоростью летящего метеорита, и оставался только один вопрос — как скоро он станет министром магии. Хотя все и предсказывали, что кресло вот-вот будет его, Дамблдор, к удивлению, не проявлял совершенно никаких амбиций по отношению к власти.
Спустя три года после начала учёбы в Хогвартс приехал младший брат Альбуса, Абефорт. Он никогда не был усидчивым и разумной дискуссии предпочитал волшебную дуэль. Однако, как ни странно, нельзя сказать, что два брата не дружили. Они уживались друг с другом настолько хорошо, настолько только могли ужиться два кардинально разных человека. Абефорта, в принципе, можно оправдать только тем, что ему, естественно, не нравилось жить в тени своего брата. Будучи постоянно на втором месте, он мог дружить с Альбусом, но братских чувств возникнуть больше не могло.
Когда мы с Альбусом закончили школу, мы, по традиции, решили отправиться в кругосветное путешествие, чтобы посетить новые страны, узнать их магию, перед тем, как наши пути разойдутся. Но трагедия предотвратила поездку. Перед самым отъездом умерла Кендра, мать Дамблдора, оставив его главой и кормильцем семьи. Я отложил свою поездку на такой срок, чтобы почтить память Кендры на её похоронах, а потом отправился в то, что сегодня называют одиночным туром. С младшими братом и сестрой и скудным запасом золота Дамблдор не мог и речи вести о поездке со мной.
Это был период в нашей жизни, когда мы общались меньше всего. Я писал Дамблдору, описывая, порой чересчур бурно, удивление от поездки, от узких прибежищ греческих волхвов до экспериментов египетских алхимиков. Его письма рассказывали мне немного о его повседневной жизни, которую я с сожалением в душе считал просто губительной для столь блестящего волшебника. Погружённый в свои дела, я с ужасом услышал новость, что по Альбусу был нанесён ещё один удар — умерла его сестрёнка, Ариана.
Хотя девочка и болела, причём давно и тяжело, её смерть оказалась непоправимым ударом по обоим братьям. Все близкие Дамблдора — я и себя отношу к этим счастливцам — соглашались, что Альбус считал виноватым только себя, он всё сильнее корил себя, хотя и был совсем невиновным.
Домой я приехал, ожидая увидеть юношу, перенёсшего страданий больше, чем любой старик. Альбус стал более замкнутым, необщительным, исчезла беззаботность. Вдобавок ко всему этому ужасу, смерть Арианы не сблизила двух братьев, а, напротив, отдалила. (Позднее они снова стали близки, если и не как два брата, то как два сердечных друга). Как бы то ни было, с тех пор он очень редко заговаривал о своих родителях или об Ариане, и никто из друзей старался не упоминать их.
Затем, в последующие годы, все перья писали о триумфе Дамблдора. Бесчисленный вклады Альбуса в мировую науку, включая его открытие двенадцати способов использования крови дракона, помогли следующим поколениям, как и его мудрость, которую он проявлял, будучи Верховным Судьёй Визенгамота. Не было проведено ни одной дуэли с тех пор, как сошлись в волшебном поединке Дамблдор и Гриндвальд, а это было в 1945 году. Те, кто был тому свидетелем, писали о невероятной битве двух величайших волшебников. Триумф Дамблдора и его последствия стали поворотной точкой в истории волшебного мира, своего рода предисловием к Международному Статусу О Секретности или падению Того-Кого-Нельзя-Называть.
Альбус Дамблдор никогда не был высокомерным или гордым, он всегда умел найти в человеке хорошее, даже если эти положительные черты бесполезны или неважны; я верю, что ранние потери наделили Дамблдора человечностью, человеколюбием. Мне будет очень не хватать моей дружбы с ним, но мои чувства — чепуха, по сравнению с тоской по Альбусу остального волшебного мира. Не вопрос, что он был самым ярким и любимым директором Хогвартса. Он умер так, как жил — стремясь к лучшему в свой последний час, как тогда, когда в свой первый день в Хогвартсе протянул руку мальчику, больному драконьей оспой.
Гарри закончил читать, уставившись в некролог, находившийся рядом с картинкой. На ней был изображён Дамблдор со своей вечной и доброй улыбкой, но даже когда он смотрел через свои очки-половинки с новостной полосы газеты, у Гарри создалось впечатление, что Дамблдор видит его насквозь, и печаль его смешалась со смирением.
Гарри казалось, что он хорошо знал директора, но, прочитав даже этот некролог, он решил, что едва ли был знаком с этим человеком. Никогда раньше он не мог представить себе детство или молодость Дамблдора, как будто бы он родился уже таким, каким его знал Гарри, старый-престарый, мудрый и с седыми волосами. Мысль о подростковом возрасте Дамблдора была просто глупой, настолько, насколько глупой была бы мысль представить Гермиону глупой, а шипохвоста дружелюбным.