Гарри Поттер и Лучший Друг

Nezloi

В день рождения Гарри, о котором конечно никто из Уизли не вспомнил, я неожиданно познакомился с Лавгудами. Оказывается они единственные кто не забыл о нашем дне варенья и пришли поздравить. Увидев

Ксенофилиуса Лавгуда, я был немало удивлён его внешним сходством с Люциусом Малфоем, их можно было принять за родных братьев. Но если весь вид Малфоя выражал презрение и высокомерие, то Лавгуд был отрешён и рассеян. Улыбнувшись мне словно был удивлён своему присутствию здесь протянул мне коробку с подарком, поздравлений я от него не дождался. Зато его дочь Полумна, милый ребёнок с льняными волосами и глазами слегка на выкате, дождавшись своей очереди подарила мне, что-то отдалённо похожее на ловец снов

и стала многословно поздравлять, но на середине речи, с отстранённой улыбкой

задумалась и забыла обо мне.

После чего Лавгуд-отец скомкано попрощался и прихватив "зависшую" дочь отбыл домой.

В коробке подаренной Лавгудом оказался торт и старый номер журнала Придира. Торт я оставил на кухне, с некоторых пор я опасался есть непроверенные продукты. А бредовый журнал меня

не заинтересовал. Подарок Полумны проверил вредноскопом и повесил над своей кроватью.

За несколько дней до школы настроение Джинни изменилось. Впервые за две недели она вышла из комнаты. Теперь весь её вид излучал мрачную решимость.

"Интересно с чего бы это она так возбудилась? Я думал ещё неделя и она покончит жизнь самоубийством".

Так не до чего не додумавшись, я выбросил из головы последнюю Уизли и вернулся к тайнам мертвых.

Азкабан. Уровни для особо опасных преступников.

В темной камере на холодном полу, скрестив ноги "по-турецки" сидела измождённая женщина. Некогда роскошные волосы свисали с головы безжизненными сосульками.

Через прорехи в рваной хламиде ведьмы было видно грязное невероятно худое тело.

Склонившись над старым одеялом, свёрнутым в рулон, заключенная что-то тихо шептала, нежно прижимая свёрток к груди.

– Ариадна, моя малышка! Спи мама рядом.

Слабая улыбка изогнула сухие потрескавшиеся губы женщины и только в чёрных провалах глаз горело холодное безумие.