Гастроль в Вентспилсе
Шрифт:
– Изумительно! Настоящая светская дама!
Внезапно выражение лица Расмы переменилось. Теперь в нем было что-то озорное, лукавое, предвкушение чего-то. Почуяв неладное, тетушка Зандбург обернулась и встретилась глазами с ошарашенным полковником Кашисом.
– Старого Румбиниека знал еще по Риге, он работал в мастерской, куда я отдавал ремонтировать электробритву и кофемолку, – рассказывал Имант Гринцитис. – Когда он захотел перебраться в Вентспилс, помог ему найти квартиру и работу в радиомагазине, где был тогда директорам. Там и началась эта афера с транзисторами. Однажды пришел моряк, принес свою «Сикуру» и попросил переставить ее в белый корпус, который больше подходил к новой мебели у него на кухне. Кожух он привез из заграницы, но что-то не клеилось с антенной. Послал его к Румбиниеку, тот перемонтировал приемник за десять минут. От платы отказался, только спросил, не может ли оставить себе старый корпус. Прошло два месяца, я уже перешел в комиссионный магазин, нуждался в деньгах, потому что еще не акклиматизировался на новом месте. В понедельник, когда голова трещала с похмелья после именин у Сильвы, пришел Румбиниек и поставил на стол «Сикуру». «За сколько его можно продать?» – спросил он. Покрутил я ручки – приемник работает как часы. В Риге, где охотников на импортные вещи больше, он ушел бы за пару сотен, а здесь – за полторы. Он улыбнулся и сказал, что согласен отдать за сто, потом рассказал, что шутки ради вмонтировал в ящик от «Сикуры» бракованный «Дзинтар». Я сразу понял, что из этой шутки можно сделать серьезное дело, откупил приемник за сорок целковых и стал думать. А не пустить ли пробный шар? Все-таки, наверно, я не рискнул бы, не будь у меня в руках паспорт Евы Микельсоне, который нашел в ее сумочке в ужавском лесу. Собирался послать ей с тремя розами, но потом передумал. Ничего, белокурая бестия выправит себе новые документы… Одним словом, оформил Микельсоне как владелицу радиоприемника. «Сикуру» купили в тот же день, а у меня в кармане осталась сотня чистоганом. Я понял, что открыл золотую жилу. Трудней всего было уговорить моряка – вначале боцман Лиепинь никак не хотел понять, что ему гораздо выгодней привозить из заграницы пустые ящики и самому оставаться в тени, чем заставлять свою мать в Риге торговать кружевами или шерстью. Зато старый пьяница Румбиниек за тридцатку в месяц сразу согласился написать заявление о том, что он посеял паспорт. Конечно, было бы разумней использовать другие имена, но паспорта на дороге не валяются. А за Эмиля Мендериса можно было быть спокойным, у него своих забот хватает… Да, глупо то, что все лопнуло теперь, когда я уже собирался закрывать лавочку, – у Лиепиня на его танкере какие-то неприятности, стало все труднее по дешевке доставать детали от «Дзинтара»… Из-за этого приходилось держаться за первый выпуск. Я бы наверняка заметил фирменный знак, но старик Румбиниек слаб глазами – в особенности по вечерам, когда приходилось работать в мастерской. Вообще у него от пьянства нервы частенько шалили. После прихода милиции он стал совсем психом, начал угрозами вымогать у меня деньги. Это действительно было очень кстати, что он ненароком отравился. Не то ведь и ему тоже пришлось бы остаток жизни провести за решеткой.
– Вы, значит, по-прежнему отрицаете, что убили Румбиниека? – задал вопрос следователь.
– Ничего я не отрицаю, я рассказываю, как было. И прошу записать мои слова. – Имант Гринцитис решил, что ему выгодней понести наказание за мошенничество, нежели за убийство. И потому с отчаянием утопающего ухватился за придуманную наспех сказочку. – Яд, который нашли в организме Румбиниека, предназначался мне. Я знал, что не выдержу позорища суда и каторжных работ, поэтому решил расстаться с жизнью. Но старый склеротик схватил и выпил мою рюмку. И я был вынужден ликвидировать все следы, отправить письмо и молчать. Уже ничего нельзя было исправить, но невиновным садиться на скамью подсудимых тоже не хотелось.
– Как правило, следователи напоминают о том, что чистосердечное признание является смягчающим обстоятельством, – сказал Страупниек. – Разумеется, когда преступник сам приходит с повинной. К вам это не относилось бы. Но теперешняя ваша бессмысленная и, я бы сказал, наглая ложь ни в ком не пробудит сочувствия.
Тедис Яункалн сидел в помещении радиостанции порта, связанной незримыми нитями с судами в различных морях и океанах всего мира. Только что удалось установить связь с танкером «Булдури» в Северном море и передать радиограмму капитану. В ожидании ответа он вновь перебирал в уме, что будет говорить на собрании, созванном в детской комнате милиции. От этого в значительной мере зависел успех его дальнейшей работы. Тедис больше не надеялся, что его скоро переведут на другую должность, да и не очень к этому стремился. За последние дни он понял, что на такой работе не обойтись без опыта, без настоящей закалки, знаний и – сказать прямо – трезвого ума. Конечно, горячность и в «детсадике» помешает пожинать лавры, зато чуткое сердце здесь поможет находить верный путь в ситуациях, которые не укладываются в статьи кодексов. Взять хотя бы проблему будущего всемогущих «бизнесменов»… Ни в коем случае нельзя всех их мерить на одну мерку, засунуть в один мешок братьев Морозовых и Мексиканца Джо. Но и на него не следует махать рукой – под бдительным надзором парень поймет, как опасны поиски легкого заработка. Если невозможно повлиять добром, убеждением, то надо действовать по-другому. Остальные доказали, что в решающий момент могут сами разобраться, что плохо, а что хорошо, поэтому было бы непедагогично без конца напоминать им о прошлых грехах. Пускай до начала занятий идут поработают, пускай узнают удовлетворение, которое приносит честно исполненный труд…
Гораздо серьезнее разговор предстоит с родителями, которые по разным причинам забросили воспитание своих детей. Но их всех тоже нельзя стричь под одну гребенку. Яункалн не сомневался, что врачи, супруги Кагайнис, впредь будут уделять больше времени своему предприимчивому сыну Герберту, возможно, даже откажутся иной раз от выгодного ночного дежурства на «скорой помощи». В отзывчивости Морозова он тоже не сомневался. Но как найти общий язык с бабушкой Рудиса, которая все происшедшее воспримет как подтверждение своей эгоцентрической правоты и не поймет, что только нехватка чуткости у нее самой выгнала внука на улицу? Как повлиять на других родителей, взваливших заботы о своих детях на школу и общество?
Радист подал Яункалну принятую с «Булдури» радиограмму:
БОЦМАН ЛИЕПИНЬ В РЕЙСЕ НЕ УЧАСТВУЕТ ТОЧКА В РИГЕ СПИСАН НА БЕРЕГ И ПРЕДАН ТОВАРИЩЕСКОМУ СУДУ ЗА СПЕКУЛЯЦИЮ ВОДКОЙ В ГАМБУРСКОМ ПОРТУ ТОЧКА КАПИТАН КВИЕСИТИС
Лига Печака готовилась к собранию, как к административному мероприятию. О том, что она скажет, старший инспектор никогда специально не задумывалась, авось в последний момент найдутся соответствующие общему настроению мысли и фразы, поскольку проступки «бизнесменов» лишний раз подтверждали ее теорию о нынешней тенденции к организованным преступлениям. Гораздо больше ее огорчало то, что и Кашис и Страупниек отказались почтить своим присутствием общее собрание. Приходилось удовольствоваться Яункалном и Зандбург, которая даже предложила после собрания просмотреть последний детективный фильм Рижской киностудии. Вот поработай с такими несерьезными педагогами…
Опасаясь, как бы старая активистка не наговорила «ереси», Лига Печака решила, что разговор с родителями должен происходить при закрытой двери. Таким образом «бизнесмены» получили возможность спокойно рассказать все новости вызванным из деревни Славику и Владику.
– Если бы мы не разыскали Сильву, – хвастался Рудис, – рижский полковник так и остался бы с носом.
У Райты главное ее оружие выбито из рук. Но она отнюдь не собиралась сдаваться.
– Если бы не мой мопед, Чип ни за что не засыпался бы.
– А кто с опасностью для жизни выслеживал его на улицах города? – откозырял в свою очередь Мексиканец Джо.
– А мы придумали подарить тетке Зандбург щенка, который и раскрыл всю аферу, – напомнил Славик.
– Тут-то собака и зарыта, что они присвоили себе наши заслуги, – рассудительно сказал Герберт. – Миллионеры ведь не покупают «Сикуры», что они смыслят в музыке!
– Тогда выходит, нас незачем и перевоспитывать! – воскликнул Янка. – Если ликвидируют все подозрительные элементы, милиция останется без дела.
Необычное тепло этого августовского вечера позволило Ренате Зандбург накрыть стол для прощального ужина в саду. За калиткой под аккомпанемент воинственного тявканья Томика уже урчал мотор «Волги», напоминая рижанам, что впереди еще дальняя дорога. Пустой графинчик говорил о том, что все традиционные тосты произнесены. Можно бы и отправляться домой, но хозяйка еще не сказала последнего слова. Наконец, она поднялась.
– В детективных романах есть такой закон: когда преступник посажен за решетку, герои собираются вместе поговорить на моральную тему. Наверно, боятся, что читатель ничему не научился. Мне тоже хотелось бы, чтобы вы поняли, что мы убили одним выстрелом трех зайцев…
– Ясно, – осмелился прервать «выступление» Зандбург Яункалн. – Три степени преступности – мелкий бизнес школьников, спекулятивные махинации и убийство…
– Вы забыли еще про один традиционный прием, – улыбнулся Страупниек. – Обычно главный герой не успевает перевести дух, как его посылают на очередное опасное задание. Так что держитесь, товарищ Яункалн!
– Но сперва он целует свою возлюбленную, – напомнила Расма.
– Я собиралась говорить о другом, – перебила ее тетушка Зандбург. – Спасибо, что ты приехал, Эдуард! Ты помог мне снова встать на ноги. Теперь можешь спокойно возвращаться к своей Регине.
– Именно теперь-то мне и надо бы остаться, – отшутился Кашис. – Поскольку вы больше не прикованы к постели, то я знаю – покоя мне не будет.
– Но я ведь в Вентспилсе, – серьезно сказал Яункалн. – И майор Блумберг по соседству живет.
– Если еще и Селецкис берет на себя опеку над моей тещей, то, возможно, обойдетесь без дополнительных штатных единиц.
– Главное – не сдавать завоеванных позиций до Нового года, – сказала Расма. – Ева пойдет в декретный отпуск, и я обещала за нее поработать.