Гатчинский коршун
Шрифт:
– Ого… – удивился Гурко.
– Учитывая, что процесс продолжается, цифра эта вполне может дойти и до «о-го-го!» – уточнил я.– Так что, может, Петр Аркадьевич сочтет эти соображения приемлемыми?
– А что касается третьего пункта, давайте я догадаюсь сам,– предложил зам премьера.– Вы хотите создать какой-то орган, чтобы он в рабочем порядке согласовывал ваши планы с нашими?
– Примерно так,– не полез в детали я.
Уже перед уходом Гурко задумчиво сказал:
– А ведь среди лиц, которых вы… э-э… оберегаете…
– Приберегаю,– уточнил я.
– …есть не только землевладельцы. И, как я сейчас начал подозревать, не только российские подданные.
– Рад, что вы затронули этот вопрос,– кивнул я.– Мне кажется, он требует вдумчивого обсуждения и хорошей подготовки. Прошу вас передать Петру Аркадьевичу мою просьбу о личной встрече
Дело действительно было очень непростое. Еще до войны мы начали собирать досье практически на всех иностранных предпринимателей в России. Они были условно разделены на три группы. Полезные – это те, сотрудничество с которыми приносит и будет приносить явную пользу. Сомнительные – это те, чья деятельность приносила не только пользу, но и ущерб в той или иной форме. А кто такие вредные – я думаю, и так ясно. Материал на большинство из них даже не пришлось фабриковать – они и сами нарушали закон с хорошим размахом. В порядке предварительной подготовки Гоша уже несколько раз вставлял в свои речи пассажи о том, что перед законом, который превыше всего, должны быть равны все, независимо от происхождения и положения. Слово «подданство» он пока не употреблял, дабы никого не спугнуть. Ибо ближайшими кандидатами на приведение их деятельности в соответствие с законодательством были люди, ссора с которыми требовала очень хорошей подготовки – потому как планировалась национализация бакинских нефтепромыслов. Следующим на очереди был Донбасс. И начинать такие дела можно было только при полном взаимопонимании с премьер-министром.
Разумеется, это никак не могло быть одномоментной разовой акцией – в подобном случае провал был бы гарантирован задолго до начала. Тут требовалась сугубая постепенность…
Всю российскую нефть контролировали четыре группировки. Самой мощной была нефтяная империя Нобелей. В затылок им дышали Ротшильды. На третьем месте, судорожно мечась между обладателями двух первых, изворачивался Манташев. Грозненские прииски его высочества, а ныне величества, стояли в стороне и работали не на экспорт, а на внутренний рынок, но зато практически монопольно. После долгих дебатов в качестве первой жертвы нами были выбраны Ротшильды. Это обеспечивало нам благожелательную поддержку со стороны Нобелей и, как дополнительный бонус, возможность в случае победы наложить лапу еще и на большую часть манташевских предприятий. Причем акция должна быть представлена не как часть долговременной государственной политики, а просто как конфликт Найденова с Ротшильдами. Французский отдел Танечкиной службы уже давно разработал несколько вариантов, якобы объясняющих, с чего это вдруг Найденов покатил бочку на бедных евреев с красным щитом – «Ротшильд» было изначально не фамилией, а прозвищем, образованным от герба.
В частности, в Париже был создан Банк Елисейских Полей, куда я вложил довольно значительные средства, а благодаря стараниям Танечки у Ротшильдов помаленьку начинали появляться мысли, что столь плохо лежащие деньги будут лучше смотреться у более серьезных владельцев. Моим партнером по банковскому бизнесу был некто Жан Мелье – абсолютно никчемный тип с манией величия и пристрастием к кокаину, выбранный Таней на роль организатора и вождя Французской социал-бонапартистской партии. Она нужна была для ответов на могущие возникнуть вопросы, кто и за что стрелял в таких почтенных людей, как господа Ротшильды, например. Разумеется, столь ответственное дело, как хорошо прицелиться и нажать на курок, этим горлопанам никто доверять не собирался. Но вот поднять радостный визг: «Это мы! Бойтесь, ибо так будет с каждым посягнувшим на святое!» – было вполне в пределах возможностей данной партии.
Ни малейших угрызений совести я не чувствовал, ибо нравы в нефтяном бизнесе при ближайшем рассмотрении оказались такими, что каждого второго можно было сразу вешать. Ну, может, и не сразу, а после расстрела каждого первого. Гады-Ротшильды финансировали эсеров, чтобы те учиняли теракты на нобелевских предприятиях – я прочитал, что такое было и в нашем мире, после чего найти и зафиксировать это явление здесь удалось довольно быстро. Причем мало было им гадить в карман Нобелям, они финансировали и создание эсеровских ячеек в Грозном, что не лезло уже ни в какие ворота – ну соображать же надо, против кого выступаешь!
А бедные Нобели не нашли ничего лучше, чем материально поддержать большевиков. Так что теперь небезызвестный Камо на пару с гораздо более небезызвестным Кобой не испытывали особой нужды. Деньги они вложили очень разумно в подготовку ограбления Тифлисского банка. Впрочем, это будет следующая серия грядущей драмы…
В общем, уже писались черновики гневных статей на тему о гнусной подрывной деятельности неких космополитов, не имеющих даже нормальной фамилии, уточнялся состав судов, которым предстояло вести дела. Маша обещала через пару недель тоже включиться в работу, чтобы перекачка средств, помимо тех, что попадут под конфискацию, прошла максимально эффективно. Предстояло еще уточнить вопрос, какую часть правды открыть Столыпину.
Я все больше склонялся к мысли выставить себя как профессионального борца за национальные интересы. Ведь что такое профессионал? Тот, кто умеет хорошо что-то делать? Вовсе нет, это называется специалист. Но он может иногда работать и за идею, и за чьи-нибудь красивые глаза, например. А профессионал и не чихнет бесплатно, не говоря уж о большем! Например, в работе Всероссийского Собора тут и Госдумы в покинутом мной мире собрались в основном профессионалы – в любви к России и ее народу. Вот и я решил изобразить из себя такого. Мол, когда национальные интересы совпадают со шкурными, патриотизм так и прет. Все-таки рановато еще раскрывать премьеру стратегические цели, тем более что никакой пользы для его непосредственной работы это не принесет.
Перед отъездом к себе я позвонил племяннице, чтобы поздравить ее, ну и вообще.
– Кстати, дядь Жора,– сообщило ее величество,– мне даже как-то жаль, но четверть твоего репертуара анекдотов теперь для обнародования не годится… Ты что, так и не удосужился до сих пор узнать, как назвали наследника? Ну ты даешь… В общем, про Вовочку больше ничего рассказывать не надо.
ГЛАВА 11
То, что Столыпин в общем согласился с моей идеей насчет отлова нелояльных с пополнением бюджета (путем конфискации их имущества), меня не удивило. Зато удивило другое. Он считал это частной акцией, предназначенной в основном для превентивного устрашения тех, кто еще не занялся подобными делами! Это вызывало большие сомнения в его информированности – раз, и способности правильно осмыслить текущее положение дел – два. Дело в том, что к концу правления Ники пошла мода на оппозиционность. И если крестьяне возмущались малым количеством земли, рабочие – тяжелым трудом за копейки, то имущий класс был поражен фрондерством просто потому, что в определенных кругах это считалось престижным.
Наши списки лиц, финансировавших всяких революционеров, перевалили за две тысячи рыл! А общий капитал, контролируемый этими рылами, вплотную приближался к четыремстам миллионам. В этой ситуации попытки всего лишь пугать были бы откровенной дуростью. Во-первых, напуганные могли просто разбежаться – естественно, с деньгами. Но главное – почувствовав опасность, они могли объединиться и начать бороться с властью уже всерьез! Так что устрашать я никого не собирался. Поначалу операция должна была казаться отдельными частными случаями, правда, произошедшими с самыми денежными клиентами. Потом планировалось проведение в кратчайшие сроки крупной акции по отлову остальных. Так как накрыть всех сразу было нереально, у нас имелось две прикормленные группы настоящих эсеров, задачей которых было учинить отстрел недоотловленных, и две группы зачистки, у Танечки и у Бени, которым предстояло разобраться с эсерами по завершении их работы.
Итак, выждав неделю после вступления в законную силу УК Российской империи, 1 июня 1905 года мы начали первый этап операции «День защиты детей».
В процессе подготовки пришлось соорудить работающий образец проволочного магнитофона. Разумеется, для оперативной звукозаписи он был малопригоден, но внутри нагромождения тонвалов, подающих узлов и прочих деталей фантастически уродливого протяжного механизма был аккуратно спрятан цифровой диктофон.
Операция началась с такой удачи, на которую я и не надеялся. Ротшильды, с целью расширить влияние еще и на большевиков, вели свои темные делишки через Красина. В этот раз деньги ему передавал лично приехавший в Батум (Батуми в моем прежнем мире) Эдмонд Ротшильд! Под звукозапись. Так что заявить, что он финансировал создание какой-нибудь больницы, у клиента теперь не выйдет… Спецрейсом «Кондора» в тот же день оба были доставлены в Гатчину. Красина я сразу отправил в седьмой отдел, лично к Гниде, а Ротшильд был доставлен ко мне.