Гавана
Шрифт:
— Вы — те самые американцы, о приходе которых нас предупредили? — спросил молодой лейтенант тайной полиции.
— Да. Что вы выяснили?
— Это Кастро, как мы и предполагали. Он все провернул очень быстро. Месяц назад большинство этих людей только грезило о революции. Но когда раздался звонок, они тут же покинули нормальную жизнь и бросились помогать этому человеку. Поразительно... Видимо, у него действительно есть дар. Конечно, они надеялись, что сейчас будут пить шампанское в президентском дворце, а не звенеть цепями,
— Как ему удалось уйти? — спросил Френчи.
— Он сражался до конца. Большинство к тому времени уже ушло. Многие помнят, как он вел огонь. Скажу прямо, в смелости ему не откажешь. Вот почему он так опасен. В нем течет кровь конкистадоров. Поэтому его нужно поймать и расстрелять.
— Значит, никто не видел, как он сбежал?
— У Ojoc Bellos есть одна гипотеза. Кто-то из раненых, которые не могли бежать, должен был видеть все до конца. Поэтому мы сравниваем показания и пытаемся вычислить пленника, который после ранения остался на поле боя. Увы, большинство этих людей не вынесло гнева солдат.
— Их пристрелили на месте?
— Признаюсь, это было ошибкой. Но если такой человек существует, Ojoc Bellos найдет его. От Ojoc Bellos ничто не утаится. Рано или поздно он узнает все.
— Мы подождем. Я хочу сообщить в Вашингтон самые свежие новости. Можете себе представить, как там расстроены.
— Да, конечно.
— Я выйду покурить, — сказал Эрл.
— Нет, вы...
Суэггер смерил Френчи ледяным взглядом, и тот стушевался.
— Гмм... Я останусь здесь. Может быть, мне удастся... Но Эрл уже вышел.
Он сделал глубокий вдох, не обращая внимания на запах бензина, пороха и крови, отошел от застенка, нашел дерево и присел на корточки, глядя на плац, за которым открывался вид на высокие горы Сьерра-Маэстры. Отсюда они казались удивительно чистыми. Эрл быстро открыл пачку «Кэмела», зажег сигарету и глубоко затянулся, словно дым мог очистить все вокруг, как наждачная бумага. Но чистоты не было нигде: ни на земле, ни в бледном утреннем небе, где парили хищные птицы — то ли коршуны, то ли грифы-стервятники.
Однако ему не было суждено обрести покой; оказалось что стервятники реют не только над его головой. Один из них умел передвигаться на двух ногах. Из палатки быстро вышел смуглый коротышка с квадратным торсом.
— Эй! — крикнул он, и Эрл обернулся.
Личность казалась смутно знакомой, но откуда? Лишь увидев злобную физиономию, Суэггер вспомнил человека, который рассердил его несколько недель назад на приеме в посольстве.
— Что, обосрался? — спросил смуглый коротышка. — Ушел от капитана Латавистады, словно считаешь себя выше его? А кто ты такой? Принц, девчонка или дерьмовый Мистер Чистоплюй?
Эрл быстро поднялся. Маленькое кровопускание под баньяном, свернутый нос и выбитые зубы доставили бы Суэггеру удовольствие, но он ограничился тем, что смерил противника тяжелым взглядом. А тот продолжал:
— Да, ты, придурок. Кому-то приходится разгребать дерьмо, и капитан Латавистада, который делает это, великий человек. В отличие от членов поганых вроде тебя, которым нравится вырубать парней на вокзалах и убивать их, когда они сидят у себя на диване и читают газету. Но за такие дела медалей не дают. Ну ты, дерьмо вонючее, щас я тебе...
— Заткни пасть, мистер, иначе я заткну ее тебе сам, а все эти кубинцы будут следить за тем, как я выбиваю из тебя дерьмо.
Дерзость Эрла заставила коротышку отпрянуть, но его удивление тут же сменилось гневом. Лицо бандита побелело от ярости, а кулак описал широкую дугу. Легко уклонившись от удара, Эрл, приготовившийся сказать противнику пару теплых слов, преобразовал их силу в стихийную энергию дзюдо и смачно приложил подонка головой о ствол дерева.
Он сделал это еще пару раз и получил удовлетворение, увидев, что из раны на лбу брызнула кровь. А потом бросил коротышку наземь.
— Ну, падла, — прошипел Фрэнки Карабин. — Ну, сучий...
— Ты, кусок дерьма, вставай и убирайся, иначе я выбью тебе мозги и утоплю их в сортире. Ты мне не соперник. Вставай и уходи. Через пять секунд будет поздно.
Но человек не встал. Он приложил руку к окровавленному лбу, распухшему и пурпурно-желтому, как гнилой грейпфрут.
— Ты взял меня на прием...
— Ага. Который называется «быстрее и сильнее». Вставай, кусок нью-йоркского сала. Сейчас я начищу тебе задницу.
Суэггеру хотелось, чтобы коротышка встал, однако тот был не дурак. Карабин остался на месте, но его взгляд хорька и злобно перекошенное лицо говорили о том, что при следующей встрече с Эрлом он пустит в ход пистолет.
— Эрл, Эрл, — примирительно произнес Френчи, пробравшись сквозь кучку кубинцев, любовавшихся на то, как верзила лупит человека меньше себя — излюбленная потеха в полицейских участках всего мира. — Все в порядке. Не обращайте на него внимания.
Он повернулся к коротышке.
— Ну, если Лански узнает, что ты тут выкинул, он отошлет тебя в Штаты в корзине с сеном. Мы занимаемся серьезным делом и не нуждаемся в том, чтобы на нас катил бочку какой-то нью-йоркский громила. Возвращайся в Гавану, иначе я сделаю один телефонный звонок, после которого ты увидишь Манхэттен только во сне.
Коротышка угрюмо поднялся, швырнул в Эрла комком грязи, предусмотрительно промахнувшись, и захромал прочь.
— Это еще что за фрукт?
— Шестерка. Путается с тайной полицией и стучит большим людям, которым принадлежат гаванские казино. Червяк, только и всего. Бить его — слишком много чести.
— Сынок, если ты называешь это битьем, значит, ты не знаешь, что такое настоящее битье.
— Пусть будет так. Ладно, у нас кое-что есть. Кое-что стоящее. Пора ехать.
— Что же это?