Гаврош
Шрифт:
Весёлый, сияющий Гаврош всех воодушевлял – он поспевал повсюду, карабкался вверх, спускался, шумел, суетился, носился, как вихрь.
Что подстёгивало его? Нужда! Что его окрыляло? Радость!
Он стыдил бездельников, понукал лентяев, ободрял усталых; одних раздражал, других забавлял, но всех одинаково тормошил, всюду сновал и гудел, как назойливая муха, ни на минуту не останавливаясь, ни на минуту не умолкая.
– Живее! Валите булыжник! Ещё, ещё!.. Катите сюда бочки, давайте сюда мусор – заткнуть дыру. Мала ваша баррикада. Куда она годится! Тащите, валите, катите
– Стеклянную дверь? – удивились рабочие. – На что она? Вот дурачок!
– Сами вы дураки! – огрызнулся Гаврош. – Ещё как годится стеклянная дверь! Попробуй-ка влезь по ней на баррикаду! Видать, вы не таскали яблок из чужого сада, когда забор утыкан битым стеклом? Пусть только солдаты сунутся к нам – стеклянная дверь срежет им мозоли. Ничего вы, я вижу, не понимаете, товарищи. Стекло – штука предательская.
Он никак не мог успокоиться, что пистолет его без курка, и приставал ко всем:
– Дайте мне ружьё! Мне нужно ружьё. Почему мне не дают ружья?
– Тебе ружьё? – засмеялся один из революционеров.
– Да, мне. А почему мне не дать ружьё? – спросил мальчик.
– Когда у всех взрослых будут ружья, тогда дадут и детям, – пожав плечами, сказал другой революционер.
Гаврош гордо повернулся и ответил ему:
– Если тебя убьют раньше, я возьму твоё ружьё.
Баррикада на улице Шанврери была невысока, хотя защитники могли укрыться за ней, а изнутри можно было взобраться на самый её верх по сложенным из булыжника ступеням. Груды камней, бочки, которые были соединены балками и досками, просунутыми в колёса телеги, опрокинутый омнибус – всё это снаружи придавало баррикаде грозный, неприступный вид.
Между стенами домов и баррикадой оставался узкий проход, в который легко мог пролезть человек, так что выбраться из баррикады было вполне возможно. Дышло омнибуса водрузили на самой верхушке, и красное знамя, прикреплённое к этому дышлу, развевалось над баррикадой.
Вся работа заняла не больше часа и прошла без всяких помех: ни полиция, ни войска не показывались.
Буржуа, изредка проходившие по улице Сен-Дени, заглянув на улицу Шанврери и увидев баррикаду, убегали прочь.
Когда баррикада была сооружена и знамя на ней укреплено, из кабачка вытащили стол, и начальник баррикады вскочил на него. Ему принесли ящик с патронами, и он, весело улыбаясь, стал раздавать патроны.
Каждому досталось по тридцать патронов. В запасе имелся ещё бочонок с порохом, но его пока не трогали.
Бой барабанов не смолкал по всему городу, но к этому уже привыкли и не обращали на него внимания. Зловещие раскаты барабанной дроби то удалялись, то приближались. Наступили сумерки. Кругом не видно было ни души. Из безмолвного мрака надвигалось что-то грозное.
Защитники баррикады зарядили ружья, распределили посты и стали ждать, исполненные спокойствия, решимости и отваги.
Между тем на баррикаде зажгли большой факел. Для защиты от ветра его с трёх сторон обложили булыжником и направили так, что весь свет падал на знамя.
Баррикада и улица были погружены во тьму. Только красное знамя виднелось издали, словно освещённое громадным потайным фонарём.
НОЧЬ НА БАРРИКАДЕ
Настала ночь, но войска не появлялись. Слышался только смутный гул да временами лёгкая перестрелка, но редкая и отдалённая.
Ясно было, что правительство выигрывает время и накапливает силы. Пятьдесят защитников баррикады поджидали шестидесятитысячное войско правительства.
В нижнем зале кабачка при тусклом свете двух огарков Гаврош изготовлял патроны. С улицы такой свет совсем не был виден, а в верхних этажах вообще не зажигали огня.
В зал вошёл высокий человек, держа в руках ружьё нового образца.
Гаврош залюбовался ружьём, а потом начал приглядываться и к его владельцу.
Когда тот уселся на стул, мальчик поднялся с места, подошёл ближе, на цыпочках обошёл вокруг незнакомца и оглядел его со всех сторон, стараясь при этом не шуметь и не привлекать к себе внимания.
«Неужели? Не может быть! Мне это померещилось. А вдруг и правда это он? Да нет же? Ну да, он!» – мысленно восклицал Гаврош, вытягивая шею, как птица. Он был смущён, озадачен, поражён.
Тут как раз к Гаврошу обратился один из революционеров, тот самый, который смеялся над ним, когда он требовал себе ружьё.
– Послушай-ка, дружок, ты маленький, тебя не заметят. Выйди за баррикаду, проберись вдоль домов и походи по улицам. Когда вернёшься, расскажешь нам, что видел.
– Ага! Значит, и маленькие на что-нибудь годятся, – ехидно заметил Гаврош. – Что же, сейчас пойду. А пока мой вам совет: больше верьте маленьким и меньше большим. – Гаврош понизил голос: – Видите этого долговязого?
– Ну и что же?
– Это шпик!
– Ты уверен?
– Ещё бы! Недели две назад он стащил меня за ухо с перил Королевского моста.
Сведения Гавроша оказались верными: после допроса и обыска выяснилось, что человек этот – инспектор полиции. Его обезоружили и привязали к буфетной стойке, скрутив ему за спиной руки. Гаврош присутствовал при всей этой сцене. Подойдя к шпиону, он сказал:
– Оказывается, и мышка может поймать кошку! Ну, я иду, – добавил Гаврош. – Кстати, оставьте мне его ружьё.
И, сделав по-военному под козырёк, мальчуган шмыгнул на улицу.
На башне Сен-Мерри пробило десять часов, а кругом по-прежнему было тихо. Двое студентов с ружьями и карабинами в руках сидели молча у лазейки между домами и баррикадой и прислушивались, стараясь уловить самый отдалённый и глухой звук шагов. Вдруг среди жуткой тишины с улицы Сен-Дени донёсся звонкий, весёлый юный голос. Он распевал на мотив известной народной песенки: