Газета День Литературы # 73 (2002 9)
Шрифт:
Маленькая женщина стала аккуратно и тщательно пересчитывать гвоздики, доставая их из гроба одну за другой и складывая в большой букет. Считала она внимательно, не обращая внимания ни на окружающих её родственников и соседей, ни на громкий плач по убиенному, как будто жизнь Саши зависела от того, каким будет результат…
— Девяносто три! — Нина Николаевна положила в букет последний цветок, и её лицо озарилось радостью. — Здесь девяносто три! Посмотрите, люди: здесь — девяносто три гвоздики, и все они живые! Ну посмотрите, люди!
С огромной охапкой цветов она подходила
— Ну вот, Сашенька, ты видишь — все говорят, что цветы живые… И их девяносто три штуки… Значит, ты живой… А ты лежишь, как мёртвый… Нет!!! Ты живой!!!
После короткого молчания мать робко спросила:
— А может, ты просто спишь?.. Давай-ка я тебе колыбельную спою… Твою любимую…
Она медленно рассыпала цветы по гробу, склонилась над изголовьем и, положив правую руку на лоб сыну, тихо запела:
Месяц над нашею крышею светит, вечер стоит у двора,
Маленьким птичкам и маленьким детям спать наступила пора.
Завтра проснёшься и ясное солнце снова взойдёт над тобой.
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной.
Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий, баюшки-баю-баю…
Пусть никакая печаль не тревожит детскую душу твою.
Ты не узнаешь ни горя, ни муки, доли не встретишь лихой…
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек, спи, мой звоночек родной.
Спи, мой малыш, вырастай на просторе. Быстро промчатся года.
Белым орлёнком на ясные зори ты улетишь из гнезда…
Перед её глазами вдруг возник образ Саши из его далёкого детства. Тогда лежавший в кроватке трёхлетний мальчуган при этих словах схватился ручонкой за её большой палец, лукаво посмотрел на неё и засмеялся беззаботным детским смехом:
— Не-ет, я на небо один не полечу-у… я тебя с собой возьму… вместе полетаем по небу и обратно прилетим.
Мать улыбнулась его словам:
— Когда ты вырастешь, то из гнезда полетишь один.
— Не-ет, когда я вырасту, я с тобой полечу… Будем только вдвоём летать…
Тогда она лишь счастливо рассмеялась. А сейчас эти воспоминания ещё больше разожгли боль в её сердце. Она не выдержала и зарыдала, уронив голову на грудь своего мальчика… плачущий отец положил руку на её плечо, чтобы хоть как-то успокоить и привести в чувство обезумевшую от горя мать. Вздрогнув всем телом от его прикосновения, она резко выпрямилась и, заглушая всех, закричала:
— Нет!!! Он живой! Он сейчас проснётся и встанет! Сыночек, вставай… Ну вставай же!.. Дай-ка я тебе помогу!.. Вот так…
Она попыталась поднять сына из гроба, подложив руку под его шею и плечо и прижимая другой рукой его лицо к своей груди. Несколько человек бросилось к ней,
На третий день состоялись похороны.
Всю дорогу гроб с телом погибшего лейтенанта Винокурова по очереди несли на руках односельчане, друзья и сослуживцы.
Несли гроб пожилые мужики, всю жизнь знавшие деда с бабкой, отца и мать, и самого Сашку с самого дня его рождения.
Нёс гроб своего бывшего ученика учитель физкультуры, научивший Сашку подтягиваться на перекладине.
Несли гроб своего друга деревенские парни, с которыми Сашка бегал купаться на речку, ходил на рыбалку, гонял на мотоцикле.
Нёс своего боевого товарища рослый майор из штаба восьмого батальона, тоже принимавший участие в штурме осаждённого Первомайского 15 января и теперь провожающий погибшего лейтенанта в его последний путь.
За гробом шли безутешные в своём горе родители Сашки, бабушка и многочисленные родственники. Деда-фронтовика разбил паралич, и он остался лежать в опустевшем доме…
Когда гроб стали опускать в яму, всё замерло вокруг, но в следующий миг мороз пробежал по коже у каждого из присутствовавших от истошного женского крика.
— Сашенька-а! Не пущу!.. — кричала мать, пытаясь броситься вслед за сыном в его могилу.
Нину Николаевну с трудом удержали бабушка и невеста Саши, стоявшие рядом.
На поминках Нина Николаевна обратилась у майору, указывая на сидящего рядом с ним лейтенанта:
— Марат, а что же ваш товарищ ничего не ест, не пьёт?
Майор ещё вчера заметил, что его сослуживец находится в шоковом состоянии, и теперь на правах старшего по званию приказал ему:
— Так, Александр, выпей хоть одну рюмку. Надо выпить!.. за упокой…
Услыхав имя, Нина Николаевна невольно вздрогнула, и слёзы вновь выступили на её глазах. Вытирая их краешком чёрного платка, она с печальной улыбкой попросила:
— Сашенька, ну пожалуйста, выпейте за упокой души… моего сыночка…
Лейтенант, пересилив себя, выпил полную стопку водки и заел кусочком блина. Эти три дня он совсем ничего не ел и не пил от нервного потрясения и душевного волнения. До прибытия в Дареевичи он не представлял себе, что смерть одного человека может обернуться таким огромным горем не только для отца, матери, сестры, деда, бабки, других родственников, но и для великого множества незнакомых людей, живущих далеко окрест. Но более всего молодого офицера поразили страдание и скорбь матери, потерявшей своего единственного сына… Невольно он представлял на её месте свою маму, если, не дай Бог, погибнет он сам… Лейтенант гнал от себя эту ужасную мысль, но она возвращалась вновь и вновь: ведь завтра ему предстояло вернуться к месту службы… в проклятую Чечню.