Газета День Литературы # 99 (2004 11)
Шрифт:
Был мальчик влюблен в малину,
и заполнял, любя,
наполовину корзину,
наполовину себя.
И двое в стороны разные
тянули малины куст…
И соки стекали красные
с медвежьих и детских уст.
И мальчик был — ноль внимания
на эту живую ночь,
свирепую,
способную истолочь.
А раньше чтили медведя
как страшное божество —
в лесу его выла ведьма,
в лесу его выл и волк.
И пели люди, смягчая
сгущенье медвежьей тьмы:
"Красивый необычайно,
все его любим мы!"
И добавляли жалобно:
"Кушает он медок", —
ну а в глазах дрожало:
чёрен он и жесток.
И если замру сейчас я
(воют внизу авто),
если представлю счастье
встречи с медведем — то
то и я его дико,
всею душой боюсь.
Боюсь, боюсь его лика!
Мне бы — заяц да гусь…
Мне бы нарвать малины,
пускай, садовой кости,
но от лесного детины
кости свои спасти.
7
А мама мне рассказала
в эвакуацию, как
через грохот вокзала
кто-то к ней сделал шаг.
Двадцать дрожат вагонов,
ехать пора — и тут
писатель Андрей Платонов
шагнул из мира простуд.
И посмотрев доверчиво,
с четкой печалью скул:
"Это возьмите, девочка!" —
апельсин протянул.
8
Недавно я видел: скин
растоптал апельсин.
Фонтанами бил Манеж,
блестя серебром, как нож…
И вдруг завопили: "Режь!"
Подпрыгнула молодежь
гигантским одним прыжком…
под гогот колоколов…
сбегающим молоком
светлейших своих голов…
Ведь жаждет пацан мгновения —
и бурно бежит по вене
сквозь сердце его толпа.
Разделся один болельщик,
он "фак!" показал ментам,
нырнул он в фонтан — и хлещет
по голове — фонтан!
Его из фонтана в сети
вылавливают менты.
Но всюду пожары светят,
но всюду сверкают рты.
Торговцев мелькнули спины…
И кто-то с легкой руки —
радостно опрокинул
с фруктами их лотки.
Захлюпали под ногами
огненные плоды.
От них уже зажигали
автобусы, как сады.
Апельсиновой чащей —
среди белого дня
автобус промчал, трещащий
языками огня.
Назавтра все говорили
о том, что произошло,
о молодой горилле,
о совершивших зло…
Был день переполнен ветром.
В фонтане, что было сил,
не давая ответов,
танцевал апельсин.
9
Однажды же я в разгрузке
участвовал грузовиков —
и дыни гасили тускло
всю ярость моих рывков.
Те дыни мне в руки ловко,
закашливаясь, бросал
простой мужичок — без легкого
и с сигаретой в усах.
Мы оба через неделю
с работы этой ушли.
Я получил свои деньги.
Его — зарыли в пыли,
его закопали в глине,
а может, в песке, а мо… —
кинули в ворох лилий, —
то есть просто в дерьмо.
Ах, да — ошибка ума —
смерть — темнее дерьма!
Смеюсь я с задором панка
и мышцами стал я груб,
но и меня, как напарника,
тоже обнимет гроб.
А за неделю до смерти
он мне дыни кидал,
и я их ловил — не смейте