Газета "Своими Именами" №14 от 01.04.2014
Шрифт:
Но это чудо в сталинском кабинете за тот вечер оказалось не последним. Одновременно то же самое произошло и с Л. П. Берией:
3. т. Берия 19.05 – 23.00
...
13. т. Берия 22.40 - 23.00
Выходит, в 22.40 он еще находился в кабинете, когда туда вдруг вошел… еще один Берия! То-то, видать, все удивились! Решив свои дела, в 23.00 оба Берии удалились вместе со всеми другими посетителями.
А ведь выход кого-либо из соратников даже на несколько минут сразу фиксировался в журнале. Вот как, к примеру, отражались там перемещения того же Берия в кабинет и обратно 7 июня 1941 г:
тов. Берия вход в 20.45 м. выход 21.00 м.
…
т. Берия вход в 22.05 м. выход 22.35 м.
…
т.
Обратите внимание – в 22.35 Берия вышел всего на 5 минут, и секретарь все равно отметил это в журнале.
Итак, что фальсификаторы скорее всего сделали с журналом перед его публикацией, когда в эпоху гибели Советского Союза у кого-то возникла идея все же немного «капнуть» на товарища Сталина при сохранении в тайне его отсутствия в Кремле? В основу, безусловно, были положены подлинные записи за тот день – так и работы фальсификаторам меньше, и самое главное, меньше риск вызвать подозрения. Но оттуда прежде всего убрали записи вроде «прием велся в отсутствие товарища Сталина». И тогда картина за 21-22 июня стала выглядеть так, словно Сталин находился в кабинете и принимал посетителей, включая Молотова, а не Молотов всех остальных. То есть очень легко достигался эффект присутствия Сталина при его там отсутствии. Кроме того, убрали все записи посещений кабинета за ночь с 23.00 до 5.45 – показать, что Сталин, будучи при исполнении и в добром здравии, все же проспал начало войны в прямом смысле. А когда технический специалист по заданию фальсификатора выкидывал «лишнее», то не учел перемещений Молотова и допустил (возможно – и специально) ошибку с Берия.
С выходом «Воспоминаний и размышлений» Г.К. Жукова стало аксиомой, что причиной появления «Директивы №1», которой впервые дали команду привести войска в боеготовность, стало сообщение немецкого перебежчика о предстоящем утром 22 июня нападении Германии. После всего, что мы здесь узнали о событиях 18-21 июня, подобные откровения Георгия Константиновича, смахивающие на ахинею, стыдно читать. Тем не менее, прежде чем выяснить истинные причины появления директивы, давайте все же посмотрим его труд еще раз, поскольку Тимошенко воспоминаний о войне не оставил, а другие свидетели – Кузнецов, Молотов и Микоян – либо ничего об этом не сказали, либо предельно кратко повторили озвученную Жуковым версию ЦК КПСС. (Правда, Н.Г. Кузнецов пару раз все же сильно от нее отклонился, сообщив в числе прочего, что вверенный ему флот он хоть и по своей инициативе, но все-таки привел в боеготовность 19 июня).
Давайте сначала посмотрим, есть ли в его книге что-то еще, что обосновывало бы необходимость принятия именно “Директивы №1”. Как сообщает Жуков, последний раз перед 21.06.41 Сталин принимал их с Тимошенко 13-го июня. Тогда Сталин якобы в очередной раз категорически запретил приводить войска в боеготовность. И до последнего предвоенного вечера никаких важных событий в книге не отмечено. Только один раз за всю неделю Генштаб с наркоматом обороны как бы встрепенулись, порекомендовав командующим округами “…проводить тактические учения соединений в сторону государственной границы, с тем, чтобы подтянуть войска ближе к районам развертывания по планам прикрытия”. (Жуков, Т.1, с.369.)
Потом они успокоились и до самого начала войны ничего не делали. Если раньше приближение войны не давало Жукову покоя, то после 14 июня его тревоги разом испарились, а сам он как бы ослеп.
И открыл ему глаза один-единственный перебежчик. Не будь того благословенного немца, то и сам Жуков, прежде неустанно ратовавший “за боеготовность”, прозевал бы нападение Гитлера и опоздал к началу войны, как прибывший последним на место пожара заспанный пожарник.
Согласно журналу регистрации, 21 июня Тимошенко первый раз появился в сталинском кабинете в 19 часов 5 минут. Вместе с наркомом ВМФ Кузнецовым он пробыл там чуть больше часа. Несомненно, темой визита была завтрашняя война. В 20.15 наркомы покинули кабинет вождя. Однако через 35 минут, в 20.50 Тимошенко вновь вернулся туда, но уже с Жуковым.
Как пишет Жуков, случилось именно то событие, что породило «Директиву №1». Около 8 часов вечера к пограничникам будто бы явился безымянный немецкий фельдфебель с известием о войне. Минут через 45, а именно в 20 часов 50 минут, встревоженные Жуков и Тимошенко прибыли к Сталину:
«Вечером 21 июня мне позвонил начальник штаба Киевского военного округа генерал-лейтенант М.А. Пуркаев и доложил, что к пограничникам явился перебежчик – немецкий фельдфебель, утверждающий, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Я тотчас же доложил наркому и И.В. Сталину то, что передал М.А. Пуркаев.
– Приезжайте с наркомом минут через 45 в Кремль, - сказал И.В. Сталин» (там же).
И тут упертый Сталин, которого в неизбежности войны раньше якобы не смогли убедить разведка и всё советское военно-политическое руководство, сразу поверил безымянному перебежчику и разрешил, наконец, Тимошенко и Жукову привести войска в боеготовность. И уже после того, как они с «долгожданной» директивой вернулись в свой наркомат, границу перешел еще один перебежчик:
“Примерно в 24 часа 21 июня командующий Киевским округом М.П. Кирпонос, находившийся на своем командном пункте в Тернополе, доложил по ВЧ, что кроме перебежчика, о котором сообщил генерал М.А Пуркаев, в наших частях появился еще один немецкий солдат — 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии. Он переплыл речку, явился к пограничникам и сообщил, что в 4 часа немецкие войска перейдут в наступление”. (Жуков, Т.2, с.7.)
Таким образом, если верить Жукову, то первый, “вечерний” перебежчик – единственный повод принятия “Директивы №1”. Убери его – и причина появления директивы исчезает.
И эту историю перебежчиков, свое единственное обоснование важнейшей (в его версии событий) директивы, Жукова полностью переврал.
Вот что говорят пограничники – кто первым видел тех перебежчиков и получал от них сведения. Начальник политотдела погранвойск УССР бригадный комиссар Е.Я. Масловский в ночь на 22 июня был оперативным дежурным в штабе Украинского пограничного округа:
«В тот же день [21.6.41] в 21.00 на участке 4-й комендатуры Владимир-Волынского отряда был задержан немецкий солдат-сапер 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии Альфред Лискоф, перебравшийся к нам вплавь через Буг. В штабе отряда он назвал себя коммунистом, сказал, что час назад объявлен приказ Гитлера: в 4.00 22 июня фашистская армия перейдет в наступление… Начальник отряда Бычковский немедленно доложил об этом начальнику пограничных войск УССР генерал-майору Хоменко, командующему 5-й армией, а также командирам 87-й стрелковой и 41-й танковой дивизий». (Пограничник, 1970, №2, с.14.)
Но Масловский тоже не сказал всей правды, поскольку здесь она не красит пограничников. Однако в связи с этим происшествием до нас дошли еще два документа военного времени.
Вот выдержка из боевой характеристики Владимир-Волынского погранотряда, написанной в марте 1943 года:
«О предполагаемом переходе немецкой армии в наступление в 4.00 22.6.41 г. командованию отряда стало известно в 00.30 22.6 при следующих обстоятельствах.
В 21.00 21.6.41 г. на участке 4-й комендатуры был задержан немецкий солдат 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии, перешедший на нашу строну Альфред Лискоф, который был доставлен в штаб отряда и на допросе заявил, что в 4.00 22.6 немецкая армия перейдет в наступление и что ему это известно со слов его командира роты обер-лейтенанта Шульца…». (Исторический архив, 1961, №3, с.82.)