Газета "Своими Именами" №35 от 30.08.2011
Шрифт:
Успела только Хаму шепнуть:
– Ничего, брат Хам… Не робей. И детей твоих и правнуков из беды выручу… Свои люди – сочтемся…
С момента своего возникновения взятка сразу разделяется на три вида: с угрозой, с напоминанием и без них. Последний, самый тяжелый, принял характер эпидемии. Съедал целые государственные организмы, как устрицы, даже не поливая их лимоном. В доисторическое время свирепствовал почти исключительно первый вид.
– Пропусти, голубчик…
Первобытный человек, залегший с дубинкой у чужой хижины, иронически смеялся в лицо хозяину и презрительно сплевывал в сторону.
– А вот захочу и не пропущу.
– Меня же там дети ждут…
– А может, я твоих свиненков дубиной по черепам…
– Ну жена осталась…
– Жена… Тоже оправдание… Жену можно за голову и о камень.
– Не пропустишь, значит?
– Ну это как сказать… Если бы да у меня бы да твой бы кусок антилопы, что ты в руках держишь, был бы…
– Жри, собака, – коротко говорил обираемый и проходил в свою законную хижину. Потом возвращался обратно, убедившись в целости своего семейства, и тихо добавлял:
– Жри и подавись!
Эту формулу перехода при передаче взятки сохранило все человечество вплоть до наших дней включительно. Даже в наше время, лишь по некоторым деталям напоминающее доисторическое, при передаче крупных сумм на благотворительные цели кому-нибудь из имеющих административную власть, многие не могут удержаться и, проводив печальным взглядом взявшего, тупо шепчут в пространство:
– Жри, собака.
Рим и Греция, говоря официальным языком, изобиловали взятками; особенно Рим, где так много говорилось о неподкупности, что не брать взятки считалось неприличным. Не брали взятки только плебеи, с которых брали патриции.
Античная взятка носила подобающий ей античный характер.
На суде, например, римлянин перед произнесением обвинительного приговора, для него же приготовленного, красиво выступал вперед и гордо распахивал плащ, под которым оказывался привязанный к поясу живой поросенок, сильно мешавший своим неспокойным характером тишине судопроизводства.
– Это что? – спрашивал судья, прекрасно понимая в чем дело. – Кажется, поросенок? Дай.
– На, – гордо говорил римлянин. – Пусть эта свинья да будет тем даром, который…
Писец судьи античным взмахом руки подсовывал античный приговор и антично опускал в карман тоги несколько сестерций оправданного, который уходил домой, громко повторяя перед каждым встречным:
– В Риме ещё есть судьи!
И только дойдя до дому, уныло прибавлял:
– Лучше бы их не было! Это большой ущерб для домашнего хозяйства.
Греческая взятка носила почти тот же характер. Первоначально к ней приучили сами боги, требуя то мясных, то вегетарианских, то денежных жертвоприношений. Собственно говоря, сами боги, которые жили на полном пансионе на Олимпе и нуждались только в карманных деньгах, много не требовали, но их делопроизводители, называвшиеся главными жрецами, требовали в жертву от бедных греков все, начиная от скверных букетов и кончая целыми фермами с дорогой молочной скотиной.
– Диана требует от тебя корову, – официально обращался такой жрец к простоватому греку, зашедшему в храм просто из-за дороговизны человеческой медицинской помощи, – тогда и твоя болезнь пройдет.
– Ко-о-орову? – удивлялся грек, – это за простой чирей на шее и корову?
– Зато, брат, как рукой снимет, – поддерживал жрец интересы своей доверительницы, – у нас, брат, масса благодарностей есть. Кухмистер из Эфеса нам пишет…
– Нет. Невыгодно. Корову за чирей… Статочное ли это дело?! А если у меня лихорадка будет, ты бабушку живую потребуешь…
– Иди к другим богам, – сердился жрец, – у Зевса дешевле… Они тебе за дохлую собаку целую чахотку пообещаются выгнать…
– Да мне что идти… Мне бы так подешевле где. Хочешь, я теленка приведу?
– Мое дело маленькое. Богиня требует, не я…
– А что твоя богиня с моей коровой делать будет? Тоже… Богиня, подумаешь… Да такую богиню сандалией по ро…
– Ну, веди, веди теленка… грек несчастный…
Средневековье лелеяло второй вид взятки – с напоминанием.
– Напомни твоему господину, – говорил какой-нибудь рыцарь, слезая у придорожного замка, – что если его замок подпалить с восточной стороны, это будет весело.
– Может, еще что-нибудь напомнить? – вежливо спрашивал привычный сторож, вынимая кусок пергамента и гусиное перо. – Я запишу.
– Напомни еще, что у рыцаря Шевалье Риккарда де Кардамона пустой желудок и пустой карман.
Слуга возвращался через десять минут, неся на вертеле кусок жареного барана и мешочек, снизу наполненный для тяжести железными опилками, а сверху прикрытый десятком потертых монет.
– Нет женщины красивее, чем прекрасная Мария Пиччикато дель Гравио ди Субмарина ля Костанья?.. Впрочем, это неважно. Дай-ка сюда мясо. И деньги давай. А вина нет? Ну, не надо.
Сеньёры брали взятки пачками, с целых деревень. Иногда деньгами, иногда натурой. До сих пор еще не забыто так называемое jusprimae noctis – право первой ночи, которое сеньёры рассматривали как свадебный подарок новобрачным.
В России первую взятку потребовал Ярила. Это был простой незатейливый чурбан, которому наши прародители мазали при всяком удобном и неудобном случае медом деревянные губы. Ярила был от этого липкий и сладкий. По ночам жрецы собирались целой толпой и, отгоняя друг друга, облизывали его до утра.
Мазали славяне очень нехорошо. Старались иногда незаметно помазать смолой, если поблизости не было Ярилиных служащих.
– Черт тебя знает, – сердились славяне, – полфунта сотового на тебя вымазал, а хоть бы что… Так и издохла корова…
Но мазать из-за боязни осложнений с деревянным скандалистом было необходимо. Особенно усердно мазали конокрады, потому что без Ярилиной помощи нельзя было украсть самой подержанной кобылицы.
С тех пор и осталось выражение: «нужно смазать».