Газета Завтра 207 (46 1997)
Шрифт:
О. ИОАНН решил возобновить в день рождения преподобного Иринарха Затворника крестный ход из Борисоглеба на родину святого в село Кондаково, который проходил обычно в последнюю неделю перед Ильиным днем - до пострига святой Иринарх носил имя Илья. Мы с нетерпением ждали этого дня, но накануне пробродили в лугах, потом занежелись, перед сном еще плотно поели с устатку и я проворочался всю ночь. В шесть часов будильник прозвонил, а у меня голова чугунная, сил никаких нету - какой тут крестный ход. Правда, вспомнились слова о. Иоанна, что только человек в храм соберется, так сразу у него то живот, то зуб заболит - бес все силы приложит, чтобы помешать. Вспомнить-то я вспомнил, но здоровья от этого не прибавилось. Сокрушенно признался Марине, мол, плохо себя
Начался крестный ход липовой аллеею от кельи Иринарха. От часовни в крепостной стене, где он провел в затворе в железных веригах тридцать лет - повторил подвиг древних православных святых!
Первая остановка в Павловом селе. Среди березовых рощ, на пригорке, храм. Вокруг кладбище, все в цветах. Напротив церковной ограды ряд красивых бревенчатых домов. После богослужения, зная, как бедствует храм (постоянных жителей здесь не осталось, только “летние”), я в душевном порыве положил в жертвенник десять тысяч. Марина мягко напомнила, что у нас еще немало остановок впереди. Я смущенно кивнул, мол, прости, а про себя подумал: “Господь знает - раз я неожиданно положил немалую для нас сумму, значит, так надо”. И оказался прав - все другие молебны проходили либо на голом месте, где раньше был храм, либо в недействующих - так что жертвовать было некуда и некому…
Проехали несколько километров по лесной дороге, остановились, пошли парами по луговой колее. Наконец священство остановилось посреди земляничной поляны в березовом лесу. Это было Введеньл. Когда-то здесь был храм и держал село. Отслужили молебен. Из поучения о. Иоанна врезалось в сердце: “Все наши беды оттого, что забыли мы, где у нас были алтари.” Уверен, люди поняли, сейчас мы вспомнили один алтарь и сегодняшний крестный ход - это воспоминание забытых алтарей, преодоление нашей российской бедовой беспамятности.
Село Георгиевское на холме, а храм внизу. Оказалось, когда его ставили, он два раза сползал, и строители решили - Богу угодно, чтобы храм стоял на низком месте. Как все храмы Борисоглебские, он такой огромный, что невольно поражаешься - сколько же надо было средств, времени, сил нашим предкам, чтобы воздвигнуть такую громаду! Какая же горячая у них была вера! Нам бы хоть капельку такой!
Кое-как по жердочкам, дощечкам, мимо чудом сохранившихся фресок, пробрались к алтарю. Полвека эти стены не слышали светозарных молитвенных слов. Услыхав их, чудная ласточка сделала круг под сводами. Всего трое местных жителей молились вместе с нами, остальные человек десять недоуменно стояли в стороне. Только когда началась заупокойная лития на кладбище, они поняли - каждый подошел и встал около близкой ему могилы. Глядя на их потерянные лица, на березовую рощу, выросшую на крыше забытого храма, не один я заплакал. И мы пели “Пресвятая Богородица, спаси нас…”
На каждой остановке перед молебном вдруг начинал накрапывать дождь и сразу прекращался. Потом батюшка скажет: “У каждого храма Господь посылал нам свое благословение горсточкой дождя”.
В Давыдово стены храма изгажены надписями, пола и крыши почти нет. Стояли мы в несколько ярусов: кто внизу на земле, кто на балках, кто на столбах - как птицы на ветках дерева. На кладбище после литии о. Иоанн с болью обратился к местным жителям: “Если в таком состоянии храм, то о какой вере можно говорить. Покаяние - это дела. Начните храм расчищать - вот и покаяние начнется. Хотя бы пол разберите до конца, землю сравняйте, пленкой двери и окна закройте, чтобы животные не оскверняли храм, чтобы ребята надписи не делали. Кто эти надписи делал - может, уже подставил лоб под пули или заболел неизлечимой болезнью - и не знает даже, за что он пострадал…”
На родине преподобного Иринарха в селе Кондаково от храма остались колокольня и большое кирпичное здание, ставшее складом. Молебен служили в промежутке между ними (здесь был алтарь). В поучении о. Иоанн рассказал землякам святого, что преподобный Иринарх был когда-то на Святой Руси одним из самых почитаемых святых, что после покушения в Ярославле на князя Дмитрия Пожарского войско его стало разбредаться, и тогда именно преподобный Иринарх послал князю письмо. Пожарский тотчас поехал к нему в Борисоглебский монастырь. Иринарх благословил его: “Немедленно выступай на Москву. Ты победишь. Господь с тобою!” Князь выступил и разгромил поляков, уже отслуживших победную католическую службу в Кремле. Думаю, мало кто из присутствующих знал об этом, а остальная Россия до сих пор не знает…
По лесной тропочке, по крутизне спускаемся в лощину, потом взбираемся на крутую гору. Почти на вершине бьет из земли святой источник Иринарха - венец нашего крестного хода. Сруб новенький. У подножия высокого деревянного креста поставили образок Спасителя, возжгли свечи и начали молебен на освящение воды. Земляков Иринарха пришло много. Они перемешались с нашими. Только две, явно московские, женщины выделялись, да и стояли в сторонке. Высокая темноволосая с каждой молитвой становилась все задумчивее, а рыжеволосая посматривала снисходительно, мол, бывают же на свете такие чудаки. Иногда она что-то шептала вдумчивой, и та поддалась, даже обняла подругу за шею, словно на пикнике, но когда о. Иоанн произнес последние слова молитв, в лесу стало тихо-тихо, и вдруг, безо всякого ветерка, вся листва на деревьях радостно затрепетала. Я забыл про этих женщин - сердце мое затрепетало вместе с листами Божьих дерев. Конечно, не у меня одного - все в восторге смотрели вверх.
В заключение батюшка сказал: “Раньше в этом крестном ходе участвовало больше тысячи человек. В прошлом году вместе со мной здесь было десять человек, а нынче…” Он радостно обвел глазами поляну, заполненную богомольцами. Много голосов ответило: “А нынче человек сто”.
Наверное, целый час монастырская братия разливала святую воду по разнообразным посудинам. Один мужчина даже четырехведерный бидон попросил наполнить. И те две москвички прошли с полными двухлитровыми бутылями из-под иностранной воды. Рыжеволосая посерьезнела, а темноволосая даже как-то светилась. Я понял, на будущий год наверняка встречу ее здесь на святом источнике, а то и в храме Борисоглебском или Московском… Лицо я ее запомнил хорошо. Дай-то Бог.
На обратном пути в автобусе уже ехала большая семья родных счастливых людей - и про себя, и вслух переживали одно: какой чудесный день сегодня прожили. Нетленный день.
А мы еще шли пешком среди вечереющих полей, лесов до нашего Старово-Смолино, и Марина воскликнула: “Как хорошо, что я никуда не поехала! Слава Тебе Господи… какое прекрасное Борисоглебское лето мы с тобой прожили”. Правда, вспомнились наши односельчане, Виктор. Ведь и они могли прожить сегодняшний нетленный день Борисоглебского лета… Но насильно никого не спасешь…
ПОСЛЕ ОТЪЕЗДА Марины взялся я за уборку (православные суеверий не имеют). Подметаю пол и вдруг явственно чувствую духмянный запах лугов, речной воды. Гляжу, Маришина красная косынка, в которой она всегда ходила на Устье, висит на занавеске, разделяющей нашу комнату на “кабинет” и “спальню”… Подошел, погладил ее, и вдруг меня обдало родным Марининым теплом. Потом я часто останавливался возле косынки - вдыхал запах Борисоглебского Марининого лета.
Закончил уборку, помолился всласть, улегся в постель, взял с тумбочки Златоуста, открыл, а из него вместе с закладкой выпал лист. На нем словно лучики солнечные: “Я очень люблю своих роднушей и жду в Москве, чтобы дружно и весело (по-православному) прожить зиму до следующего счастливого Борисоглебского лета. И мы будем трудиться, трудиться и трудиться с молитвой, чтобы все так и случилось. Марина”.