Газета Завтра 441 (19 2002)
Шрифт:
Почернела смоленская древняя земля. В старину слово "земля" было синонимом слова "княжество". Не будем говорить, что они одурманены шнапсом. У них в этом не было надобности. Жажда повелевать, ощущение принадлежности к высшей породе земли, которое им внушили, пьянит сильнее любого зелья. Шагала, задрав крепкие подбородки, глядя поверх наших окопов, обманутая молодость Германии — черные бациллоносители с черепом и костями. За 700 лет не было у Москвы страшнее врага. Разве эту организованную силу можно сравнить с бандформированиями ордынцев?
Эсэсовцы продолжали шагать через тела павших товарищей. Расстояние между ними и окопами неумолимо сокращалось.
И тут, когда казалось все погибло, и нет силы, способной сдержать бронированные тупорылые громады и черные мундиры, закрывшие родной горизонт, за нашими окопами вдруг грянул невиданной мощи мужской хор. Это подошедшие сибирские полки запели: "Широка страна моя родная…" и встав во весь рост, пошла навстречу врагу по смоленской земле. Тысячи штыков сверкнули стальными гранями.
Русский штыковой удар — вершина боевой соборности национального духа, его высшее православное проявление, формула вдохновенной неудержимости "за други своя".
Обе рати сошлись под августовским небом.
Штыковой удар сибиряков можно сравнить по мощи и глубине только со страшной волной цунами. Родившись за десятки тысяч миль от родных берегов, из-за столкновения континентальных плит, волна несется со скоростью звука и на океанских просторах, таких же необъятных, как сибирские равнины, волна эта незаметна вовсе, но приближаясь к берегу, доходя до мелководья, встретив преграду, волна вздыбливается на тридцатиметровую высоту, горбится и сметает все на своем пути.
Так двигалась волна народного гнева от тихоокеанского берега Отечества, через десять тысяч верст, докатилась до Москвы и, когда пробил час Сибири, она поднялась на недосягаемую для нацистов высоту и обрушилась на них тысячеголосым хором и штыковым ударом. Надежда фюрера дрогнула.
Ельня, как Фермопилы, как Марафон, или Бородино стала принадлежать тысячелетиям.
Цвет германского войска был сокрушен и отброшен.
Русский штыковой удар зародился в регулярной армии Петра I, в среде его грозных потешных полков, ядро которых составляли молодые дворяне. Штыковой натиск требует абсолютной однородности помыслов и духа и особой целостности, когда у полка один вождь, одно сердце и одна идея. Тогда в русскую регулярную армию не рекрутировали еще даже православных малороссов и белорусов. Присутствие же мусульман в русской полковой тогда было просто немыслимо.
В боях за Ельню немцы потеряли 47 тысяч солдат и офицеров из лучших частей вермахта и Ваффен-СС. Немцы впервые потерпели в войне серьезное поражение и отступили. В сибирской 24-й армии, дравшейся под началом Жукова, родились первые пять гвардейских дивизий. Приказом от 18 сентября 1941 года Верховный присвоил им наименование гвардейских, еще вчера немыслимое в РККА. С Ельни начинается новая армия и новая история России. В приказе Сталин велел начальнику тыла Красной армии к 30 сентября 1941 года "представить проект особой одежды для гвардейских дивизий". Но дух комбедовской уравниловки был слишком силен в партии, потому гвардия не получила "особой одежды". Советский союз вступил в войну, не имея ни гвардии, ни отборных частей. Тогда уповали на казенный "массовый героизм", который часто прикрывал дурь ретивых карьеристов, гнавших родной народ на убой.
Сибиряки, выполнив под Москвой роль засадного полка русского народа, привели к необратимому перерождению всего режима и к таинственным незримым изменениям сложной души Верховного,
Золотые погоны и новые ордена были введены после Сталинграда, но внутренняя готовность к их возвращению окончательно состоялась под Москвой.
Никому из смертных не дано понять бездонную душу Кобы, который между стопками расстрельных бессудных листов сорок семь раз смотрел фильм "Большой вальс" или 17 раз посещал спектакль "Дни Турбиных", где невольно подпадал под обаяние императорских офицеров.
Две трети новых образцов оружия было создано за три года, предшествовавших войне, когда Сталин взял это дело под свой неусыпный суровый контроль. Он знал всех директоров, ведущих инженеров и конструкторов лично. Двадцать лет он строил невиданное доселе на Земле государство. На XI съезде партии Ленин определил природу новой власти: "диктатура пролетариата — террористическая власть". Каким бы не было государство, но оно было его государством, его, Сталина, творением. Но даже в таком государстве Хозяином был не столько он, сколько "Аппарат". Абсолютный самодержец Николай I жаловался Наследнику, что страной управляет не он, а "столоначальники" — все тот же "Аппарат".
Но осенью 1941 года он пережил жуткие часы одиночества и крушения. Аппарат, как и всякий руководящий паразитический слой, стал панической трухой. Положиться можно было только на военных и Жукова.
Красная армия была разгромлена и в плену. Тысячекилометровый фронт оголен. Эти часы он не забудет до смерти. Переживания вождя прорвутся в победном тосте 45-го года "За русский народ".
Коба ничего не забыл. Всю войну он поощрял сибиряков. Никто в мире лучше него не знал авторов чуда под Москвой. Даже Жуков видел в сибиряках только отменных солдат. Сталин видел и Сибирь, и природу сибирского характера, со времен Туруханской ссылки. Он знал кому он обязан и личным спасением. На свой манер он не забывал честных услуг. Даже Гитлер признавал: "Если Черчилль шакал, то Сталин — тигр".
Перед Ельней навсегда перестала существовать РККА, созданная Троцким. Сталин, подписав указ №308 о создании новой гвардии, похоронил творение своего удачливого и ненавистного соперника. Под Москвой родилась подлинная русская армия. И не говорите мне, что это ничего не значит — родиться между Уралом и Великим океаном, возмужать в самом просторном доме на Земле, порог которого купается в студеном прибое Ледовитого океана, а окна распахнуты на степи и горы Азии, где вся граница окаймлена золотой крестьянской нивой, огражденной семью из десяти священных казачьих войск-орденов. Не говорите, что просторы не вырабатывают походку, морозы не бодрят дух, ураганы не закаляют волю, леса не настраивают на думу — откуда же тогда сибирский характер, ставший военным фактором, откуда эти люди, шагающие во весь рост с песней на черные полки эсэсовцев.
Но даже Сибирь, которая обширнее Соединенных Штатов, и та только часть России, так велика Россия. Ни одному врагу не удалось пройти Русь из конца в конец — "не хватит на то мышиной их натуры", как сказал бы полковник Тарас Бульба.
Кондовый сибиряк, художник Суриков говорил: "идеалов исторических типов воспитала во мне Сибирь с детства. Она же мне дала дух и силу, и здоровье".
В 1812 году в сражении под Островно к генералу Остерману-Толстому примчались гонцы от сибирских драгун и, сообщив, что на их позиции навалился многократно превосходящий их противник, спрашивали как им поступить?