Газета. Магия и Жизнь 2014/22
Шрифт:
Схожи с покладами завитки, или закрутки, которые делают колдуны в поле. Это переплетенные колосья, надломленные, связанные странным образом пучки жита. Если такую закрутку не замечали и, сжав, обмолачивали, она попадала в хлеб, и людям, съевшим его, уже нельзя было помочь. Обнаружив завитки, от порчи можно было избавиться с помощью опытного колдуна так же, как от любого другого поклада. Закрутка вырывалась защищенными руками с заклинаниями и уничтожалась в том месте, где не ступает нога человека; иногда завитки сжигались прямо в поле, но тоже со специальными действиями-оберегами и заклинаниями.
Колдовские чары насылались также через питье или еду. В данном
Иногда питье и вода, предназначавшиеся человеку, предлагались колдуну-обидчику, если более сильный ведун мстил по просьбе обиженных. Реакция на еду или питье с наговором порой бывала просто страшная.
«…Вот она нас накормила, сама села, куском макнула в кулагу и только надкусила – сразу на пол, пена изо рта, бить ее стало… Отец рассказывал; вот ее хлестало, ажио волосы на себе рвала…» (Из собр. В. П. Зиновьева.)
Испортить человека можно было с помощью наговора на его след, оставленный босой ногой. Чары наводились либо на месте, для чего в него втыкались иголки с наговором, либо след вынимался и волхование происходило уже дома, у печи или в бане. Чары на след служили как для обычной порчи, так и для любовной ворожбы.
Истребить человека колдун мог с помощью подручной нечистой силы. Он насылал на человека чертей, которые мучили его по ночам.
«…До двенадцати часов дома, а потом как вскочит, начинает вокруг избе кружачить. Кружачит, кружачит – а как петух запоет, упадет и лежит.
А еще было: возьмет два ведра песку, обсыпет себя и так спит. А утром проснется – а песок-то в ведрах. Черти, видать, собирали». (Из собр. В. П. Зиновьева.)
Так рассказывает быличка о несчастном мужчине, которого мучила собственная мать-колдунья.
Порча с помощью нечистого могла быть наслана под видом икоты. В человека вселялся как бы личный бес. Икотницы и икотники, называемые еще кликушами, страшно мучились, поскольку приступы начинались в самое неподходящее время. Часто сидящий в них бес говорил то, что сами они не хотели сообщать другим. Такие страдальцы не могли войти в церковь или во время службы начинали там кликушествовать: падали и бились на земле в корчах и муках. У икотников различают несколько стадий болезни. «У сынка уж то, что говоруха отстала, а почалась «немуха», нет у него молвы, как у людей, а только рык да крик, подобно лесному зверю, – волку бы, что ли, сказать. Худо у таких-то одно: из «немухи» сама «смертна» нарождается. Бьется-бьется ин человек, почнет его ломать справа налево всякими судорогами, а в них и сама смерть приключается. Ведь сто бесов животы-то гложут».
Лечить икотников особенно трудно. Иногда их отчитывали в церкви, но вернее было обратиться к сильному колдуну. При отчитывании или на молитве икотник сам называл того колдуна, который в него вселил беса.
Любовная ворожба
Деяния колдуна, воплощенные в словесную форму, иногда доходили до широкой публики. Обычно известными становились те заклинания, которые не считались особенно серьезными и вредными. Так, на границе дозволенного и недозволенного находилось волхование, связанное с любовными чарами. Привораживанием любовных
Произнося заговор, заклинатель отрекается от божественной силы и передает себя в руки дьявола. Видимо, это рассматривалось как единичное обращение к нечисти – грех, который позже можно замолить.
«Не молясь ложуся спать и не перекрестившись, встану не благословясь, пойду из двери в двери в трое двери, из ворот в ворота в трое ворота, в чистые поля. На мори на Окияне, на острове на Буяне стоят три кузницы. Куют кузнецы на четырех станках. Бес Салчак, не куй белого железа, а прикуй доброго молодца (или красную девицу) кожею, телом, сердцем (такими-то глазами и кудрями). Не сожги орехового дерева, а сожги ретивое сердце в добром молодце (красной девице); в естве бы не западал, в питье бы не запивал, во сне бы не засыпал, во всем бы меня почитал и величал, светлее светлого месяца, краснее красного солнца, милей отца, матери, роду и племени. Ключ – небо, замок – земля».
Похожие заговоры произносятся и при напускании остуды. В них также, помощниками выступают нечистые.
«Встану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверями, из двора не воротами; выйду я дымным окном, окладным бревном, пойду я не в чистое поле.
Не в чистом поле есть пенья да коренья. На этом пенье на коренье стоит избушка на курьих ножках; в этой избушке есть холодная печка, на этой печке сидят кошка, да собака. Как они сидят чапаются, плюются, харкаются, друг друга в руки не даваются, так (имярек) друг друга в руки не давались, чапались, царапались, плевались, харкались и век ненавиделись».
Впрочем, любовные заговоры могут быть иными и напоминать обыкновенные лечебные заклинания. По всей вероятности, такими текстами пользовались приверженцы белой магии.
Колдун всегда адресовал свои просьбы только черным силам. Если, например, он хотел наслать икоту, то произносил следующее отречение: «Отрекаюсь Бога и Животворящего Его Креста, отдаю себя в руки дьяволам… Пристаньте сему человеку скорби, под названием икоты, трясите и мучьте (имярек) до окончания жизни… Как будет сохнуть соль сия, так сохни и (имярек), отступитесь от меня дьяволы, а приступите к нему…»
Приобщенный к черной магии человек мог видеть или не видеть вызываемую им силу. Иногда помощники являлись ему в их естественном виде. Порой, если они находились постоянно при колдуне, их могли видеть некоторые люди.
Это могли быть не только черти. Знающие люди иногда вызывали и иных существ ирреального мира. Чтобы обратиться, например, к лешему, в купальскую ночь надо было отправиться в лес, «найдя осину, срубить ее так, чтобы она вершиной упала на восточную сторону; на пне срубленной осины, став лицом на восток, нагнуться и, глядя в отверстие, образовавшееся между ногами, говорить: «Дядя леший, покажись не серым волком, не черным вороном, не елью жаровою, покажись таким, каков я»».