Где болит? Что интерн делал дальше

Пембертон Макс

Относительно сестры Штейн мне в глаза сразу бросились две вещи. Во-первых, она была старая, далеко за семьдесят. Во-вторых, – и, похоже, не без связи с первым пунктом, – она сама себя называла сестрой Штейн, и все обращались к ней так же. При нынешней моде на «близость к пациенту» в медицине и не только, когда все превращаются в «приятелей» и «дорогуш», а к врачам обращаются по имени, это стало для меня некоторым шоком. Никогда еще я не встречался с медсестрой, которая требовала называть ее по фамилии, да еще и с профессиональной приставкой «сестра». Складывалось ощущение,

что я попал в одну из серий «Дневника доктора Финли», в старые добрые времена, когда врачи носили белые халаты и выясняли отношения с медсестрами в бельевых (и бельевые, и халаты ныне запрещены в целях борьбы с инфекциями). Должность старшей сестры, то есть официальный пост сестры Штейн, теперь переименована в «матрону», что придает ей больше официальности.

Когда я только начал работать врачом, над Мартином, «матроной» отделения скорой помощи, постоянно смеялись. Завидев его, все воздевали кверху одну бровь, касались мизинцем уголка рта, подергивали ноздрями и громко восклицали «мааааатрона!» Самые язвительные запевали какой-нибудь куплет из песенки, сопровождавшей титры в «Матроне Милли», заменив имя на Мартин. Последнее, что я о нем слышал – он переехал в Ньюпорт и торгует подержанными машинами.

Сестра Штейн карабкалась вверх по ступенькам, при каждом шаге громко стуча костылем.

– Здесь, – сказала она, указав на маленький кабинет, – стоит компьютер, распечатывающий рецепты. Они попадают вот в этот ящик, и по утрам вам надо их подписывать.

Из ее уст даже обыденные вещи звучали угрожающе. Я заглянул внутрь и увидел кучу бумаг с полметра высотой. Никак не может быть, чтобы в клинике лечилось столько наркоманов. Через окно, выходившее на площадку, был виден офис «Проекта Феникс». Джой сидела у себя за столом и подпиливала ногти. Я помахал ей рукой, но она не заметила. Надо же, до чего дошло: Джой уже кажется мне старым другом.

Мы поднялись еще на один пролет и оказались в большом помещении с перегородками.

– Это Эми, а это Тони, – сказала сестра Штейн, – медсестра и медбрат, одновременно социальные работники.

Когда мы вошли, Тони жевал жвачку, но при виде сестры Штейн челюсти его замерли. Она подошла поближе. Даже сидя, он все равно был выше ее, так что она смотрела на него снизу вверх.

– Ты же ничего не жуешь, правда? – спросила она.

Тони зажмурился и судорожно сглотнул.

– Нет, – ответил он.

Она продолжала на него смотреть, словно собиралась, как провинившегося школьника, поставить в угол. Потом, не отрывая от него глаз, подняла свой костыль и его кончиком столкнула распечатанную пачку жвачки с края стола в мусорную корзину.

– Вот и хорошо, – сказала она, выходя на лестницу.

Эми закатила глаза. Я пожал плечами, улыбнувшись, и последовал за сестрой Штейн, а Тони бросился копаться в мусоре.

Мы спустились обратно на первый этаж и через еще одну железную дверь попали в приемную. Там сидели секретарь и офис-менеджер; от посетителей их отделяла стойка с закаленным стеклом. На стекле красовалось предупреждение: «Оскорбления, угрозы и применение

силы влекут уголовное наказание». Я тут же подумал, распространяется ли это на саму сестру Штейн.

– Это Мередит, – сказала она, указывая на секретаршу, – а это Брюс, офис-менеджер.

– Привет! Я Макс, новый доктор, – представился я.

Брюс поднял на меня глаза, но не произнес ни слова. Я уже собирался повторить, решив, что парень туговат на ухо, но он внезапно сделал глубокий вдох, приложил руку к груди и прочитал нараспев:

– Врачам не верьте: их лекарства – яд; на их счету смертей гораздо больше, чем краж на вашем.

Я недоуменно моргнул. Что следовало на это ответить?

– «Тимон Афинский», акт четвертый, сцена третья, – объявил Брюс.

– Простите?

Он потряс головой.

– Не извиняйтесь, когда слышите великого Барда! Впитывайте его мудрость как драгоценный нектар, дорогуша.

– Да не обращайте на него внимания, – бросила Мередит с другого конца кабинета, – актер погорелого театра.

– Погорелого?! – возмутился Брюс.

– Хочу напомнить, что у меня специальное образование, – загремел он хорошо поставленным голосом, который проникал даже сквозь закаленное стекло.

Пациент c физиономией, покрытой коростой, сидевший в зале ожидания, вздрогнул и завертел головой.

– Я участвую во многих местных постановках, причем на безвозмездной основе.

– То есть играете в любительских спектаклях? – спросил я.

Он выпятил губы.

– В наших спектаклях нет ничего любительского. Как-то раз вместе со мной на сцену выходил сам Винси Уиллис.

Он сел обратно и принялся что-то печатать.

Сестра Штейн уже вышла за дверь; я последовал за ней в зал ожидания. Она остановилась и обратилась к мужчине, сидевшему там.

– Вы зачем сюда явились, после стольких-то прогулов?

При этих словах она постучала по ножке его стула костылем. Определенно, она сейчас нарушила какое-нибудь уложение из закона о Здравоохранении. Нельзя же вот так пугать людей!

Он вскочил со стула и опустил глаза на свои ботинки.

– Эх, вы уж простите, сестра. Я в последнее время никак не мог вовремя проснуться. Надеялся, что сегодня вы мне дадите рецепт на метадон.

Она снова постучала костылем по стулу.

– Вы всегда так, мистер Пэпворт, и это очень плохо. Мы здесь не для того, чтобы к нам захаживать от случая к случаю. Недельного рецепта вы не получите, я вас возвращаю на ежедневные дозы, пока не докажете, что можете соблюдать режим. Вам понятно?

Мистер Пэпворт кивнул с глуповатым видом:

– Да, сестра, – и снова сел на место. – Я думал, вы будете рады меня видеть, – обиженно добавил он.

Она подошла к нему ближе.

– Вы не блудный сын, и упитанного тельца вам тут не обещали, – жестко отрезала она.

– Я вегетарианец, – заметил мужчина.

Сестра Штейн проигнорировала его слова.

– Ждите здесь, сейчас я покажу новому доктору клинику и потом вас приму.

Он, похоже, разозлился, но заставил себя кивнуть и что-то пробормотал сквозь зубы.