Где принц, если все мужики...
Шрифт:
И опять неделя в слезах. А потом его очередное появление в моей жизни. Он рассказал, что находится у матери почти на полном содержание. Когда защититься, то станет легче. Пока приходится жить по ее правилам. Я ей не понравилась, поэтому она категорически против наших с ним встреч. Он предложил встречаться тайком. Дурой надо было быть, чтоб согласиться на его предложение. Несколько встреч на съемных квартирах и даче друзей. И вот он, конец марта, когда вместо оттепели пошел снегопад. Я тогда любовалась снежинками, которые падали в свете фонаря. Казалось, что мимо пролетала волшебница-зима и перед тем, как улететь дальше на север, оставила нам прощальный подарок в виде последнего снега. Всегда считала, что если в снегопад загадать желание, то оно сбудется.
В институте было неспокойно. Смешки и косые взгляды. Я и в туалет зашла, чтоб осмотреть может что-то не так в одежде. Все нормально. В чем была причина, мне объяснила Рита, с которой мы были в хороших отношениях. Не то чтоб подруги, но хорошие знакомые. Таких подруг, за которыми и в огонь, и в воду у меня не было.
Рассылкой на многие странички наших студентов пришло видео моих постельных экспериментов с Эдиком. Его лица не было видно, в отличие от моего. Еще были фотки, в которых легко было узнать меня. Это был шок. Фотографии и фото были разосланы в местные городские группы. Где-то обсуждалось какая я гулящая и таким, как я, точно не место в учителях. Информационная война. Подстава. В голове сразу заработали мысли. Выгнать меня не выгонят, но завалят. Закончить мне вряд ли удастся. У нас были некоторые профессора, которые гнобили за слишком короткую юбку девчонок, а если узнают о моем видео и фотографиях, а они узнают, то меня точно завалят. В школу я не смогу устроиться. Туда дорога закрыта. Поднимать шум, чтоб обелить свое имя, тоже не дело. Переждать? Подать в суд на Эдика? Вряд ли это он сделал. Его мама? Вероятнее всего.
Я не стала оставаться на пары. Пошла домой. По дороге позвонила Эдику, но на звонок ответила Полина Семеновна со словами, что если мне мало, то она легко сделает так, чтоб я убралась из города. Война. Настоящая безжалостная война. А я не знала, что мне делать.
Дома ждал еще один удар от мамы. Она выкинула мои вещи со словами, чтоб ноги моей в ее доме не было. Даже оправдаться мне не дала. И опять я проститутка и шлюха. И в чем это проявилось? Вроде тогда хоть должна с несколькими бы переспать. Деньги я за интим не брала. Значит шлюха? Но и мужиков не меняла. Обидно. Может было бы не так обидно, если это все было бы правдой, а не наговором. А по факту. Кому какое дело в какой позе я сплю с мужиком? Это ведь мое дело. Только слова громкие и грубые сказаны мне все равно вслед. Я осталась на лестнице с разбросанными вещами. Пока их собирала и вспомнила про отцовский дом. Ключи от замка все время были у меня на связке. Пусть я туда и не ездила, но это был мой дом. Ночевать мать меня бы не пустила. Если у нее складывалось о чем-то мнение, то переубедить ее было сложно. А ночевать на вокзале среди бомжей не хотелось. Я поехала домой. Надо было подумать, что делать дальше.
Слез не было. Непонимание ситуации — да. Растерянность — тоже. Подать в суд. Только подбросить дров в костер. И совета спросить не у кого, как поступить. Я не успела отменить занятия с двумя учениками. Их родители позвонили сами и сказали, что больше не нуждаются в моих услугах. Мне оставалось лишь подивиться, как быстро у нас в городе разносятся слухи. На карточке десять тысяч. И неизвестность впереди. Вот и думай что делать дальше. Других родственников кроме матери и маленького брата у меня не было. Мама от меня отвернулась. Брату еще восьми лет не было, поэтому его мнение не в счет. Я осталась одна без какой-то поддержки в этой войне.
Печка прогорела. Я начала замерзать, толком не согревшись. Мне пришлось закинуть очередную порцию досок и вновь развести огонь. Я подвинула диван ближе к печке. Нашла старое одеяло, от которого пахло мышами и закрыла глаза. Раздеваться я не стала. Как была в брюках и куртки с ботинками, так и легла, надеясь, что не угорю в этом дыму. Я так устала, что не стала даже есть. Сколько я проплакала? Несколько часов? Какая разница. Главное, на душе стало легче. Завтра с утра надо будет подумать, что делать дальше.
Плохая была идея вернуться в отцовский дом. Я не думала, что здесь все такое нежилое. Рассчитывала, что будет пыльно, и холодно. Но не могла даже думать, что печка, того и гляди, развалиться, а ветер задувает в щели. Тут ведь жить невозможно. Попытаться помириться с матерью? Может получится объяснить всю ситуацию. Хотя она вряд ли слушать будет. Опять заведет свою песнь, что я в отца пошла. Это он у меня беспутный был. Правда, не знаю, в чем его беспутство было. Бабушка рассказывала, что он маму любил. На руках ее носил, а она вечно недовольная была. Работал на заводе. Не пил, не курил. У него была одна страсть — это рыбалка. Он ходил рыбачить и летом, и зимой. Это его и погубило. Лед был слабый. Подломился под ним. Его пытались вытащить, но не получилось. Течение унесло под лед. Так, в пять лет я и потеряла отца. Мама несколько лет жила одна, а потом десять лет назад вышла замуж. С отчимом мы не нашли общий язык, а с мамой отдалились. Она не понимала меня, я ее. Бабушка говорила, что я в отца пошла, вот ее это и раздражает. Зачем было выходить за человека, который ее раздражал, для меня оставалось загадкой. Однажды я ее спросила об этом. Она только ответила, что дурой было, что за него замуж пошла. Вот и пойми что да как.
В итоге я все же согрелась и заснула. Беспокойно, то и дело просыпаясь, но уснула. Сны были беспокойные и отвратительные. Наверное, сказывались переживания дня. Ночью пришлось вставать, чтоб подкинуть дров в свою древнюю печку. А ветер все продолжал завывать на улице. Вой его был таким зловещим, как в фильмах ужасов. Сразу вспомнились страшные истории и то, что я спала с открытой дверью. Нашла топор и положила его рядом с собой. Когда завыла соседская собака, топор перекочевал в руку. Так было спокойнее. Только после этого я вновь уснула.
Глава 2
При свете дня дом походил на декорации для фильма ужасов. Толстый слой пыли. Мышиные следы. Грязь и запустение. Странно, перед отъездом мы убирались с мамой. Все оставили в чистоте. Дом словно умер вместе с бабушкой. Я не узнавала кухню и единственную в доме комнату. Обои обвисли. Видно, по разводам, что протекала крыша. Запустенье. Затхлость. А раньше здесь пахло пирогами. Около печки на лавочке лежала кошка, которая после смерти бабушки пропала. То и дело бегал шарик. А бабушка только и ворчала, что он опять грязь с улицы притащил, но я знала, что она в нем души не чает. Шарик пережил ее всего на неделю. От тоски умер. Не смог справиться с потерей.
На глазах невольно навернулись слезы. Вспомнились летние ночи и звездные ночи. Яблоки и грибы. Клюквенный морс зимними днями, который был вкуснее любого сока. И теперь все ушло в прошлое. Ничего больше не вернуть.
Я достала из кармана куртки телефон, который готов был разрядиться в любую минуту. Набрала маму.
— Я тебе сказала, что видеть и слышать тебя не хочу! Забудь мой номер. Как можно иметь наглость, после того, сколько я для тебя сделала… — выпалила она.
— Мам, подожди.
— Не надо мне только врать. Я знала, что все рано или поздно так и закончится! Дурная кровь всегда дает о себе знать, — сказала она. Я только глаза закатила. Опять старые песни о главном. В чем у меня дурная кровь, мама никогда не объясняла, но любила это выражение и постоянно его использовала.
— Я и не собиралась врать. Я сейчас в доме у бабушки…
— Вот там и оставайся. Не желаю я тебя видеть. Ноги в моем доме такой развратной девке, как ты не будет! — она повесила трубку.
Приехали. Я посмотрела на экран, который несколько раз моргнул и погас. Батарея разредилась с ее последними словами. Все-таки это был повод, чтоб от меня избавиться. Заодно и совесть будет чиста. Можно все на мое поведение спихнуть. Обидно? Уже нет. Чего обижаться, когда надо думать, что делать дальше.