Где сходятся ветки
Шрифт:
«Так как ты хотел помочь ей?» – «Профессионально. Мне показалось, у нее внутренняя боль…» – «В связи с чем показалось?» – «Она смотрела на меня с надеждой». – «С надеждой?» – «Мы встречались ранее. И, видимо, любили друг друга». – «Опиши ее». – «Она больше подходит под ролевую модель – ребенок. Аутичная, робкая». – «А внешне?» – «Я бы сказал… без возраста. Походка легкая…» – «Среда?» – «Не успел уточнить, но, наверно, артистическая». – «С чего ты это взял?» – «У нее было яркое пальто». – «Что тебе в ней понравилось?» – «Какая-то покорность… она ничего не хотела». – «Рабская покорность русской женщины, – в глазах Ирины вспыхнули знакомые искры. – Чудесно». Почуяв тему, она делала «стойку» и всегда потирала
«Мы погуляли по парку. Потом женщина заплакала и ушла», – продолжал я. «Ты не поцеловал ее?» – «Нет» – «Почему?» – «Я не…» – «…не успел». – «Скорее, не захотел». – «Ты испытываешь потребность ее найти?» – «Да». – «Конечно. Тебе это не может не быть интересно. Почувствовать то, что ты чувствовал когда-то…» – «Не уверен, что дело в этом, – помотал головой я. – Мне необходимо разобраться в прошлом, а не безответственно переспать с новой пассией». – «Но переспать и есть разобраться». – «Не думаю. Это ничего не изменит».
Формулируя ответ, Ирина наклонила голову и постучала пальцами, унизанными фамильными кольцами, по сукну столешницы. Затем резко вскинулась, смахивая волосы с лица, и снова улыбнулась мне. «Видишь ли, девушка явно приехала с определенной целью. Тебе показалось, что она хотела помощи, но ей нужно было другое. Можешь сказать, что?» – «Любовь?» – «Бинго. Ты ей не дал того, чего она хотела. Ты оказался слишком умным». – «Но с другой стороны, я ведь мог многое о себе узнать». – «Мог, но что бы ты делал с этим знанием? Измена в любом случае – лишь экскурсия. Подтасовка, уклонение от жизни… Рано или поздно надо либо свернуть окончательно, сделав боковой путь магистральным, либо вернуться. Либо обмануть. Взрослость проявляется в том, чтобы жить здесь и сейчас. Удивительно, несмотря на амнезию, ты оказался взрослей глупенькой овечки. И, похоже, преподал ей урок верности».
Речь Ирины обладает удивительным свойством. Стоит ей заговорить, как тревоги уходят. Возвращается уверенность в том, что поступаешь правильно.
Когда мы вышли, несколько человек стояли на набережной Фонтанки и фотографировали огненный закат. Потом Фейсбук пестрил одинаковыми кадрами. Ирина сказала, что люди предсказуемы и в целом мало отличаются друг от друга.
Я сел на свое пассажирское место. Прежде чем включить зажигание, жена взяла мою руку в свою: «Хочу, чтобы ты понял. Если почувствуешь необходимость уйти с магистрали, я с этим справлюсь». – «Хорошо». – «А теперь предлагаю отметить нашу общую победу». Мы включили мантры и понеслись по Питеру. Я приоткрыл окно, чтобы впустить в себя все многообразие жизни. Впереди рисовалось лето на балтийском берегу – прибрежное кафе «Альбатрос» со свежими мокрыми ромовыми бабами, чтение в тени на пляже с обязательным обсуждением прочитанного на вечернем променаде.
Заехали в любимый ресторан авторской кухни «Дискурс». Тут вместо стен – книжные шкафы. А еще есть проектор, транслирующий фильмы семидесятых. Обожаем этот период, особенно французов: разве было что-то лучше в истории кинематографа? К сожалению, сейчас уже не снимают интеллектуальное кино.
Заказали бутылку красного, и когда выпили по первому бокалу, я начал в свою очередь задавать вопросы. Иногда хочется, как говорит Ирина, «поиграть в психолога». Спросил, испытывала ли она ревность во время моего рассказа. Жена призналась, что первый укол почувствовала в тот момент, когда за мной зашла Анна и сказала, что меня ждут. Это был явный «привет из прошлого». Потом по моему взволнованному лицу легко было догадаться, что ждала именно девушка. Вранье про художницу было шито белыми нитками, я врать не умею. А когда рассказал, что собираюсь ходить в изостудию регулярно, жена поняла – адюльтер предполагается системный. Поэтому в тот момент, когда я зашел в дверь психологического кабинета и стал рассказывать, главной эмоцией Ирины была благодарность.
Наш столик находился в углублении за подвязанными темными драпировками. Уютно светила лампа, звучал французский аккордеон. В полупустом зале перед нами сидела только одна пара. Седоватый мужчина в очках, похожий на профессора, и маленькая круглая дама в индийской накидке. Дама бурно жестикулировала, позвякивая браслетами. Видимо, пыталась в чем-то убедить мужчину. «Постулируемая субъектность сельскохозяйственной птицы в данном случае не работает, как чистый солипсизм…» – послышалось мне. Ирина закатила глаза. Я развязал лямки, опустил шторы, и мы пустились во все тяжкие. Целовались, как безумные. Жена залезла мне на колени и выразила готовность исполнить одну эротическую фантазию вне очереди (мы соблюдаем очередность, чтобы никого не обидеть). Я признался, что часто представляю себя в образе цезаря, которому прислуживают наложницы.
Дома жена накинула на меня лисью шубу и усадила в высокое кресло отца, всемирно известного психиатра, создав, таким образом, импровизированный трон (второе такое же кресло из семейного гарнитура находится в психологическом кабинете на Фонтанке). Держу пари, немногие видели Ирину Федоровну Павликовскую исполняющей танец живота. Шикарный вечер, который запомнится надолго.
Таким образом, инцидент оказался исчерпан. Позже воспоминания о Марии вызывали во мне только легкое чувство брезгливости.
Свернув к Фонтанке, я пошел вдоль реки. Миновал Измайловский сад, наше тайное место. Лошадь-самолет на колесах, леший под зонтиком, шар с театральными масками, кошка с птичьей клеткой внутри. Мы с Ириной подолгу простаивали перед скульптурами. Тут я пытался формулировать первые ощущения. Здесь понял огромную важность чтения для формирования ассоциативных связей. А также необходимость непрестанного наблюдения за внешним и внутренним миром.
Звоню в дверь, прохожу через холл, беру ключи у Анны, которая сегодня выглядит торжественно. Черное платье в белый горох и большой красный цветок в волосах придают ей задорный вид. Несмотря на то, что у Анны лишний вес, она пользуется успехом в личной жизни. После моей просьбы у нас установились прекрасные отношения. Аня даже спрашивала моего совета, как вести себя с очередным молодым человеком, долго не отвечавшим на смс. Я порекомендовал кое-что из методик целеполагания: а именно постановку сроков. Писать по одной эсэмэске в два часа на протяжении недели, если ничего не получится, бросить затаю. Это привело к желаемому результату, Анна все-таки встретилась с предметом своих грез.
«Здравствуйте, Рафаил Тихонович», – с уважением говорит Анна. «Здравствуй, Аня». Хорошая девочка, раскованная, но не навязчивая.
В коридоре наталкиваюсь на Якова Борисовича. Это небольшого роста мужчина лет семидесяти пяти, с черными, глубоко посаженными глазами, пышными бровями и поросшими темным волосом толстыми пальцами. Ходит он медленно. Останавливаясь передохнуть, подолгу смотрит на кого-нибудь. Может заглядывать в кабинет, пугая женщин, или просто наблюдать проходящих мимо сотрудников. Яков Борисович Зисельман – всемирно известный специалист в области гипносуггестивной терапии.
В институте ходят слухи, что у профессора прогрессирует слабоумие. Сотрудники разделились на два лагеря: одни считают, что светиле пора на покой, другие – что экспертов такого уровня надо использовать до последнего. Мы с Ириной принадлежим ко второму лагерю. Я лично имел честь убедиться в способностях Якова Борисовича так как проходил у него курс лечения после выхода из комы. Зисельман погружал меня в гипноз, пытаясь вернуть память после того, как мое тело было найдено без сознания на треснувшем льду реки Пряжки.