Где-то во времени
Шрифт:
В тот момент я шел за коридорным по дощатому полу примыкающей террасы. Глядя влево через узкие окна, я видел не плавательный бассейн или теннисные корты, а открытую аллею примерно в десяти футах внизу и еще ниже несколько узких террас, соединенных с аллеей короткими лестницами. И опять меня поразила близость океана. Во время шторма волны наверняка забрызгивают окна этой террасы.
Когда мы проходили через широкие двери, ведущие к лестнице, которая спускалась к аллее, я посмотрел через одну из застекленных створок и увидел троих людей, идущих в ряд широкими шагами к гостинице. На головах у всей троицы были шляпы или шапки; из-за ослепительного
Когда коридорный повернул направо, я прищурился, чтобы лучше видеть, и мы пошли по короткому коридору к открытому патио. При виде его у меня перехватило дыхание.
– Что-то не так, сэр? – спросил коридорный, остановившись и глядя на меня.
Я не сразу нашелся, что сказать.
– Патио так густо разросся, – заметил я.
– Патио, сэр?
Я уставился на него.
– Мы называем это открытым двориком, – сказал он.
Я шел позади него вдоль западной стороны открытого дворика. Несмотря на контраст освещения и ландшафта, больше всего меня поразило ощущение неизменности. Возможно, дело было в нависающей громаде отеля – не знаю. Я пытался проанализировать это ощущение, но тщетно. Сознание того, что каждый шаг приближает меня к Элизе, заслоняло все прочие мысли. Через несколько минут, а может быть секунд, я предстану перед ней.
Что я ей скажу?
Рассудок отказывался отвечать на этот вопрос. Самое большее, что приходило мне в голову: «Можно с вами поговорить, мисс Маккенна?» После чего наступала заминка. Одна только мысль о произнесении этих слов заставляла меня сжиматься. Как могла она благосклонно прореагировать на столь жалкое начало разговора из уст совершенно незнакомого мужчины?
В тот момент воображение добавляло еще больше сумятицы в мой смущенный рассудок. Без сомнения, она должна устать после репетиции – нервничает или даже сердится. Что, если репетиция прошла неудачно? Что, если она повздорила с Робинсоном или со своей матерью? На меня опять напало оцепенение при мысли о множестве вероятных препятствий, каждое из которых сулило мне то, что я смогу промямлить лишь несколько невнятных слов, после чего она извинится, захлопнет у меня перед лицом дверь комнаты и навсегда исчезнет из моей жизни.
Однажды, когда мне было восемь лет, я потерялся в Кони-Айленде. Чувства, испытанные мной при приближении к ее комнате, напоминали те, что я пережил ребенком: слепая тревога, почти неосознанный ужас. Я готов был сбежать. Как мог я осмелиться увидеть ее? Проделать весь этот путь только для того, чтобы промямлить несколько неловких слов и все разрушить – это меня уничтожит. Я в отчаянии пытался ухватиться за воспоминания о том, что она познакомилась с кем-то в гостинице во время своего там пребывания, с кем-то, кто…
Я резко остановился, застыв на месте. Сердце бешено колотилось в груди, словно какой-то маньяк изнутри долбил тараном мою грудь.
А что, если она уже встретила этого человека и сейчас с ним?
Коридорный не заметил моего промедления. Шагая в нескольких метрах впереди от меня, он повернул налево в открытую дверь и пропал из виду. Я оставался прикованным к месту, мучаясь от сильного сердцебиения и представляя себе, как она открывает дверь, а я замечаю в ее комнате молодого человека. Мужчину, о котором я читал, ее «скандал в Коронадо». Мужчину, которым я себя вообразил, настолько введя в заблуждение собственный рассудок, что мне удалось перехитрить само время в попытках добраться
Вновь появился коридорный с вопросительным выражением на лице. Стиснув зубы, я с напряжением втянул в себя воздух.
– Смотрел на дворик, – промямлил я.
Я не знал даже, услышал ли он мой голос, а если и услышал, то моя ложь была вопиюще очевидной. Он только кивнул:
– Да, сэр. – Затем указал на дверь. – Это здесь, сэр.
Я двинулся к нему нетвердой, неуклюжей походкой, словно столетний старик. Все мои надежды опять показались мне несбыточными. Я шел вперед только потому, что не хватало смелости ретироваться.
Мы вошли в общую гостиную, двери из которой вели в четыре спальни. Я не замечал ничего из обстановки и убранства комнаты, потрясенный чудовищностью того, с чем мне сейчас предстояло столкнуться. Сердце мое продолжало медленно, тяжело биться. В висках сильно стучало, и я смутно подозревал, что сейчас упаду в обморок. При этом какая-то часть моего рассудка, не затронутая отчаянием, подсказывала мне, что такой способ представиться ей ничуть не хуже тех, что я уже придумал.
Коридорный остановился у одной из дверей, и я увидел прикрепленную к ней овальную пластинку с цифрой «41» на металлической поверхности. Когда он постучал костяшками правой руки по двери, я сильно вздрогнул и почувствовал, как пол подо мной закачался, а стены приобрели студенистый вид. «Ну вот ты и у цели», – хладнокровно прозвучал внутренний голос. Вытянув вперед руку, я оперся ладонью о стену.
И вдруг позади пронзительный женский голос произнес:
– Ищите мисс Маккенна?
В этот момент я очень близко подошел к реализации выражения «едва не выпрыгнул из кожи».
Открыв рот, я резко повернулся, едва не потеряв равновесие и слепо шаря в поисках стены для опоры. На нас смотрела пухлая молодая женщина. Удивительно, какие мелочи запечатлеваются в памяти в самые напряженные моменты. Единственное, что я запомнил в ее облике, были обветренные губы.
– Да. Она у себя? – спрашивал коридорный.
– Недавно вышла.
Молодая женщина бросила на меня жеманный взгляд, потом взглянула на него.
– А не знаете, куда она пошла? – спросил он.
– Она говорила матери, что собирается прогуляться по пляжу.
– Благодарю вас, – пробормотал я, устремляясь мимо нее и ощущая запах, как я понял позже, хозяйственного мыла.
Надеясь, что не слишком качаюсь из стороны в сторону, я направился к двери. На миг мне показалось, что меня принимают за пьяного.
– Не желаете ли оставить записку, сэр? – прозвучал мне вослед вопрос коридорного.
– Нет, – ответил я.
Я поднял руку, пытаясь изобразить небрежный жест. Без сомнения, что бы я ни написал в своей записке, для нее это не имело бы ни малейшего смысла.
Пошатываясь, я вышел в дверь гостиной, свернул налево и пошел по проходу, ведущему к северной стороне отеля. «О господи, я забыл дать ему чаевые», – подумал я, потом вспомнил, что у меня только лишь две облигации.
Я посмотрел на лестницу, ведущую в подвал, недоумевая – показатель моего психического состояния, – что случилось с вывеской Исторического зала. Свернув в коридор, я прошел мимо небольшого лифта – тогда он тут был. Стоящий около него молоденький лифтер уставился на меня с таким выражением, что я понял – у меня все еще безумный вид. Ноги мои двигались, но казались чужими. Я с трудом дотащился до двери, потянул ее к себе и вышел наружу.