Геббельс. Адвокат дьявола
Шрифт:
Геббельс ничего не ответил своему адъютанту, на этот раз он даже не стал по своему обыкновению высмеивать Лея. Возможно, он втайне завидовал его простодушной вере в чудо-оружие. Сам Геббельс еще продолжал надеяться, что после смерти Рузвельта у Германии появился последний шанс, хотя его уверенность сильно пошатнулась. Ему оставалось только выжидать, когда между западными союзниками и русскими вспыхнут непримиримые противоречия. Для себя он еще раньше решил, что любое вмешательство с его стороны преждевременно насторожит их.
Но что он между тем скажет народу? Как ему возродить надежды людей?
Своим ближайшим сотрудникам Геббельс говорил, что моральный дух населения упал до абсолютного нуля.
Гитлер… Разве не должен был он сейчас развить кипучую деятельность, чтобы не упустить последнюю предоставившуюся возможность? Впервые Геббельс начал всерьез обдумывать то, что раньше показалось бы ему чудовищной ересью: Гитлер должен отречься от власти. Но разве думать так не было равнозначно предательству? И он сам себе отвечал: «Нет!» Геббельс исходил из своей оценки положения. С его точки зрения, отречение Гитлера могло предотвратить самое худшее, оно стало бы поводом для разрушения коалиции, американцы могли бы вывести войска из Германии, и возникли бы новые, более благоприятные условия. Так он говорил в доверительных беседах с Фрицше.
Все, что сейчас было необходимо, – это время. Каждый день, каждый час могли принести радикальные перемены. Невыносимо было думать, что смерть Рузвельта не станет знамением судьбы для Германии.
Время, время и еще раз время! В своих зажигательных речах Геббельс призывал к борьбе каждого мужчину, каждого жителя Германии. «Мы должны коренным образом пересмотреть свое отношение к войне. Правила, сложившиеся в прошедших столетиях, морально устарели и совершенно не годятся для достижения наших целей. Вся наша нация оказалась в опасности, и кто в подобных обстоятельствах станет задумываться над тем, что приемлемо, а что недопустимо?»
В очередном декрете «защитника» Берлина все, отказавшиеся сражаться, объявлялись предателями, заслуживающими смерти. На уличных фонарях уже раскачивались тела первых казненных дезертиров. На груди бедняг висел лист бумаги, на котором было выведено: «Я вишу здесь, потому что забыл свой долг перед женой и детьми».
Однако Геббельс уже наверняка сознавал, что даже самые жестокие меры бесполезны. Несколько дней, озаренных внезапно вспыхнувшей надеждой, истекли, и перед ним вдруг предстала бездна.
Глава 5
Finita comoedia
1
Впервые Геббельс вскользь упомянул о возможном самоубийстве после провала наступления Рундштедта, и даже намекнул, что даст яд жене и детям. В его устах эти слова звучали не пустой угрозой и уж тем более не похвальбой. Следует
Однако перед народом ему, как и прежде, приходилось вставать в позу героя. В последнем номере «Рейха» – последнем, который появился в газетных киосках, – он поместил статью под заголовком «Ставка ценой в собственную жизнь». Он спрашивал читателя: «Возможно ли не задумываться о том, как жить дальше, при таких обстоятельствах? – И затем продолжал: – Люди желают видеть примеры, способные их вдохновить… Итак, пришел час решения… Давайте же встретим его со свойственными нашему народу достоинством и прямотой. Мы преодолеем суровые времена нашей истории, если соберем воедино все наши силы. Но решающим фактором на войне всегда остается поставленная на карту жизнь каждого из нас».
Итак, величайший из циников, устав от жизни, дает понять, что готов принести себя в жертву во имя отечества. Если бы он мог думать только о себе, то, вероятно, предпочел бы покончить с собой втайне. Можно легко представить, как человек, достигший всего, к чему стремился и чего желал, уединяется с хорошей книгой и бутылкой коньяка и тихо сводит счеты с жизнью. Однако Геббельс не мог себе позволить уйти так просто. Он воспевал так много героев и псевдогероев, он так настойчиво требовал героизма от других, что уже не мог сойти со сцены без торжественных звуков фанфар. Он должен был сделать именно то, что он уготовил фюреру: он допишет последнюю сцену великой трагедии и сыграет ее.
Но как уйти из жизни, чтобы произвести наиболее сильный эффект?[122] Покончить с собой в последнюю минуту? Погибнуть в битве за Берлин, размахивая на баррикаде флагом со свастикой? Или просто закрыться вместе со всей семьей в бомбоубежище и взорвать его?
Итак, то, каким образом он уйдет из жизни, стало для него наиглавнейшим вопросом и, по его же мнению, приобретало принципиальное значение для всей нации. Опять мы слышим его вечный лейтмотив, его «страстное желание оказать влияние на грядущие поколения». Еще в юности он старательно играл героическую роль, но теперь пьеса стала слишком серьезной, а потому только в смерти ему будет дано стать настоящим героем.
Он сказал своему секретарю, что его жена и дети уезжали в Тюрингию, но затем вернулись в Шваненвердер. «Они мне нужны здесь, их присутствие поможет мне исполнить мое решение», – признался он. Это было не совсем так. Его семья не была эвакуирована в Тюрингию, а всего лишь переехала в Ланке, когда городской особняк Геббельса заполонили толпы сотрудников министерства. Потом, когда Ланке оказался в пределах досягаемости русской артиллерии, его близкие перебрались в Шваненвердер. Даже в своем дневнике Геббельс не писал всей правды. Однако по сути его слова не были ложью, а только слегка приукрашенной правдой: он решил до самого конца оставаться в Берлине.