Гегемония, или Борьба за выживание
Шрифт:
Необходимо вспомнить и сразу развеять все сомнения, которые могут возникнуть, что «силы Провидения мобилизуют американскую нацию» для реформирования мирового порядка. Такое видение ситуации отвечает «вильсоновским традициям… которым следовали все недавние хозяева Белого дома, вне зависимости от партийной принадлежности», равно как и их предшественники, все их противники и самые злейшие враги{82}. Но для уверенности в их «возвышенных идеалах» и «альтруизме» в поиске «стабильности и справедливости» необходимо использовать подход «умышленного неведения», названный так критиками жестокого режима в Центральной Америке в 1980-х годах, за которым стояли те же силы, что теперь находятся у власти в Вашингтоне{83}. Использование данного подхода не только позволяет улучшить восприятие картины прошлого через признание того, что даже лучшим из намерений сопутствуют неизбежные ошибки, но еще помогает в настоящем. С введением новой нормы о «гуманной интервенции»
Остается непонятным, по какой причине европейцы не смогли оценить идеалистического порыва политического руководства США. Разве такое возможно, коль скоро это совершенно очевидная вещь? Макс Бут, эксперт исследовательского центра «Совет по международным отношениям», предложил свой ответ. Европа часто была движима алчностью, и этим «циничным европейцам» трудно понять всю «глубину идеалистических убеждений», лежащих в основе внешней политики США: «За двести лет Европа так и не смогла понять, что больше всего на свете удручает Америку». Неискоренимый цинизм европейцев приводит к тому, что они приписывают низменные мотивы руководству США и не поддерживают с должным рвением благородные, хотя и рискованные начинания. Уважаемый историк, Роберт Кейген, предложил другое объяснение: проблема политического истеблишмента Европы состоит в том, что его сознание слишком поглощено «параноидальной, конспирологической формой антиамериканизма». Европу попросту «лихорадит от нелюбви к США», хотя, к счастью, есть некоторые исключения, такие как, скажем, Сильвио Берлускони и Хосе Мария Аснар, которые храбро бросают вызов мнению большинства{85}.
Невольно, в этом не приходится сомневаться, Бут и Кейген повторили мысль Джона Ст. Милля, высказанную им в известном эссе о гуманном вмешательстве. В нем он призвал Великобританию активно действовать в соответствии с этой идеей — к примеру, для того, чтобы завоевать большую часть Индии. Милль полагал, что Великобритания должна выполнить благородную миссию даже в том случае, если весь Старый Свет подвергнет ее порицанию. Ничего при этом не было сказано о том, что такая политика наносила разрушительные удары Индии и вела к расширению практически монопольного производства опиума. Последний был необходим англичанам в равной степени для вторжения на рынки Китая и для дальнейшего укрепления своей имперской мощи посредством обширной сети производств наркотиков и их транспортировки — бизнеса, хорошо освоенного Великобританией к этому времени. Однако такие вопросы не могли стать причиной злословия европейцев. Они, скорее, «выражали свою антипатию к нам», писал Милль, в связи с неспособностью понять, что Великобритания выступает подлинным «мировым новатором» и что мы — выдающаяся держава, которая действует исключительно «в интересах окружающих». Великобритания посвятила себя защите мира и спокойствия, хотя «любая варварская агрессия вынуждает ее прибегать к войнам, и весьма удачно». Она бескорыстно несет эту ношу, в то время как «плоды своего успеха разделяет по-братски со всем человечеством», включая варваров, которых она завоевывает и истребляет для их же собственного блага. Великобритания не просто бесподобна, но и практически совершенна, по мнению Милля, ей не свойственны какие-либо «агрессивные умыслы», и она не стремится «преуспеть за чужой счет». Ее действия «безукоризненны и заслуживают всяческих похвал». В девятнадцатом веке эта страна олицетворяла ту силу, последователями которой являлись «представители идеалистических взглядов, движимые альтруистическими побуждениями и исключительно приверженные „самым высоким принципам и ценностям“, не жалевшие своих сил, чтобы положить конец проявлениям негуманности». Именно англичан, этих прекрасных парней, к великому разочарованию, не поняли циничные и, возможно, даже параноидальные европейцы{86}.
В момент написания Миллем его эссе Великобритания совершала самые позорные преступления за всю историю существования этой империи. Трудно сопоставить степень таланта выдающегося, почитаемого мыслителя и его бесславную попытку оправдать ужасные факты. Перечисленные данные рождают неутешительные выводы, проиллюстрировать которые можно цитатой К. Маркса, приведенной в рассуждениях Бута и Кейгена — «трагедия превращается в фарс». Стоит упомянуть, что свидетельства империалистической политики европейских стран выглядят ужасно, а сопровождающая их риторика имеет хвалебную тональность. Так было в случае с Францией, когда она заслужила одобрение Милля за выполняемую ею, по мнению французского военного министра, цивилизаторскую миссию в Алжире, «истребляя при этом коренное население»{87}.
Концепция
Никогда не следует забывать о том, что при любых обстоятельствах редко самые возвышенные идеалы не служат оправданием применения силы. Благородство риторики, которой окружены «вильсоновские идеалы», способно воодушевлять, но при этом требует подтверждения на практике, а не только на словах. Так было, когда В. Вильсон призывал к захвату Филиппин, о чем упоминалось ранее, или осуществлял, уже на посту президента, интервенции в Гаити и в Доминиканскую республику, после которых обе страны остались лежать в руинах. Или же «воздействие», как охарактеризовал историк Уолтер Лафибер, «политики В. Вильсона на идейные установки доктрины Монро», практическим результатом которого стало то, что «исключительно американские компании получили монопольное право на заключение концессионных соглашений»{88} на территориях, подконтрольных властям США.
То же самое применимо к объяснению политических решений худших из тиранов. В 1990 году Саддам Хусейн предупреждал власти Кувейта о намерении взыскать компенсацию за защиту в войне с Ираном, что нанесло значительный урон и без того слабой экономике Ирака. При этом Хусейн уверял все мировое сообщество, что он желал «мира и достойной жизни, а не продолжения военных действий»{89}. В 1938 году доверенное лицо президента Ф. Рузвельта, Самнер Уеллес, приветствовал подписание Мюнхенского соглашения с нацистами и полагал, что это приведет к «утверждению нового мирового порядка, основанного на справедливости и норме закона». Вскоре после этого участники подписания договора выдвинули план оккупации части Чехословакии, а Гитлер объяснил, что ими двигало «сильнейшее желание послужить на благо людей, населяющих этот регион, в целях обеспечения национальной целостности немецкого и чешского народов и укрепления мира и социального благополучия тех и других».
Не менее сильной была обеспокоенность Муссолини судьбой «жителей освобожденной Эфиопии». То же самое справедливо в отношении намерений Японии в Маньчжурии и в Северном Китае, ее жертв во имя создания «рая на земле» для угнетенных людей и во имя защиты легитимной власти от посягательств коммунистической «бандитской шайки». Что может быть более волнующим, чем наблюдать милитаристскую Японию в жгучем порыве ответственности за создание программы «Новый порядок» (аналог плана Ф. Рузвельта) к 1938 году для «обеспечения долговременной стабильности региона Восточной Азии». Она была бы основана на «взаимопомощи» Японии, Маньчжурии и Китая «в сфере политики, экономики и культуры», на основе «общих оборонных инициатив в противодействии коммунизму», а также на совместных усилиях по укреплению культурного, экономического и социального прогресса?{90}
После Второй мировой войны все интервенции регулярно назывались «гуманными» или «проводимыми в целях самообороны». В таком случае они не нарушали принципов Устава ООН. К примеру, кровопролитный ввод советских войск в Венгрию в 1956 году был осуществлен, согласно официальной версии СССР, «в ответ на попытки венгерских вооруженных групп, чья подрывная деятельность финансировалась зарубежьем, свергнуть демократически избранное правительство». Приблизительно аналогичная ситуация была, когда несколько лет спустя США вторглись в Южный Вьетнам, мотивировав свое решение, по словам Дж. Ф. Кеннеди, соображениями «коллективной безопасности», необходимостью предотвращения «угрозы внутренней агрессии», исходящей от правительства Южного Вьетнама. А также, как выразился Адлай Стивенсон, тогдашний представитель США в ООН, для преодоления опасности «внутреннего взрыва ситуации во Вьетнаме»{91}.
Нам не стоит притворяться, что протесты международного сообщества лицемерны, несмотря на их гротескное звучание. Часто в документах для внутреннего пользования, в которых нет оснований что-либо скрывать, можно встретить подобные замечания (именно такую риторику). К примеру, в одном документе, подготовленном сталинскими дипломатами, высказывалось мнение, «что для построения демократии необходимо активное воздействие извне… не стоит опасаться использовать такого рода средство вмешательства во внутреннюю политику других стран… поскольку создание демократического режима гарантирует обеспечение мира»{92}.