Гелий-3
Шрифт:
– В общем, да, – прохрипел Норберт.
– В общем, да, – повторил Тайгер. – Неплохо. В таком случае заруби себе на носу, что ты только что заново родился. Сворачивай свои делишки и возвращайся домой. Ты остался жив. Поздравляю. Пункт второй: тем, что ты жив, ты обязан мне. С точки зрения некоторых культур на этой планете, это означает, что твое дальнейшее существование полностью зависит от меня. Пока что оно мне ни к чему, но тот факт, что ты дышишь, функционируешь и в твоей башке что-то тлеет, является частью биохимического процесса, который я тебе одолжил. Мы не нуждаемся в рекламе на «НьюсТьюбе» и не ищем славы. По сути, нас не существует. Нас нет. Понимаешь, что я говорю?
– Да, – бездумно ответил Норберт.
– Суть анализа приоритетов состоит в том, что существование, которым ты продолжаешь наслаждаться, важнее, чем появление в Сети возбуждающего эмоции ролика. Оно важнее всего МегаНета. По крайней мере, для тебя. Где ты живешь?
– В «Меридиане», – послушно сообщил Норберт.
– Сейчас мы притормозим, – предупредил Тайгер. – На секунду. Это… – он достал из кармана пластиковую банкноту в пятьдесят дирхамов, схватил ее за оба конца и дважды слегка дернул, словно желая привлечь к ней внимание, – …на рикшу. Сделаешь вид, что торопишься домой. Здание перед тобой – Бурджуман. Налево – Кувейт-роуд, дальше – терминал и порт Рашид. Пока-пока. Лазер, по тормозам – высаживаем пассажира!
В следующую секунду он оказался на тротуаре, даже сам не зная как. Бурые от пыли угловатые микроавтобусы устремились вперед, свернув на полном газу в сторону эстакады на Шейх-Рашид-роуд. Он услышал лишь раздраженный голос Кролика: «С бабками ты уж точно перебрал», – и внезапно остался один.
Он весь вспотел, в горле пересохло как в пустыне, в карманах лежали остатки омнифона и очков, белая льняная рубашка была забрызгана кровью, платежный чип пуст, а ноги словно из пластилина.
Но он был жив.
Норберт с ходу двинулся вперед, стараясь смешаться с толпой и скрыться из виду. Очков у него больше не было – никаких, не говоря уже о камерах. Солнце пылало на бетоне, било яростным сиянием с неба, бомбардируя глаза ультрафиолетовыми лучами, так что нужно было отыскать тень. По одну сторону тянулась бетонная печь гигантского торгового центра, а по другую – многополосная улица, на удивление пустая для этого времени дня. За спиной его находилась станция метро Бурджуман, когда-то увенчанная крышей в виде верхушки кожаной дамской сумочки, даже с ручками, размерами годившейся для Годзиллы. Теперь краска на сумочке облезла, одна ручка надорвалась, и, хотя иллюзия оставалась идеальной, теперь она выглядела так, словно принадлежала нищенке – нищенке-Годзилле.
Пробовать воспользоваться метро он опасался. Теоретически по Красной линии он мог доехать прямо до яхтенной пристани и своего отеля, но метро – словно клетка. Человек спускается вниз, позволяет загрузить себя в вагон – и все. Он становится пленником поезда, пленником туннеля, пленником станции. Норберт чувствовал, как его охватывает паника. У него уже тряслись руки, и он понял, что еще мгновение, и он будет выглядеть как в лихорадке. Переполнявший его кровь адреналин искал выхода, и он просто шел вперед. Улицы были почти безлюдны, витрины десятков эксклюзивных китайских, французских и итальянских бутиков одна за другой с грохотом задвигали жалюзи. Автомобили проезжали лишь изредка и в спешке, а прохожие двигались быстрым нервным шагом, почти трусцой.
Содрав с себя окровавленную рубашку, Норберт смял ее и бросил в первую попавшуюся мусорную урну, зная, что дома уже обратил бы на себя внимание городской службы наблюдения.
Термоактивная футболка под рубашкой была черной, и на ней почти ничего не было заметно.
Воздух чуть ли не пульсировал от доносившегося отовсюду визга сирен.
Норберт продолжал идти прямо в сторону моря и паромного порта, где собирался свернуть налево по Джумейра-Бич-роуд и направиться вдоль пляжа до самого Джебель-Али и своего отеля.
Он считал, что именно за это время он сможет избавиться от адреналина.
В действительности от моря его отделяло восемь или девять километров, а оттуда до отеля – около сорока. В его затуманенном мозгу просто возникло воспоминание о плане города, а там все казалось мелким и несложным, основанным на прямых линиях. Естественно, путешествие через весь эмират, пусть и небольшой, поперек, а потом вдоль, выветривалось у него из головы быстрее, чем он мог предположить.
Над ним пролетело звено боевых квадрокоптеров. Казалось, будто они снесут верхушки возвышавшихся вокруг небоскребов, а грохот турбин в буквальном смысле выбивал пломбы из зубов. Потом дорогу ему преградила колонна полицейских автомобилей. Он машинально отступил в сторону, а перед ним мчались одна за другой плоские, словно черепахи или лезвия секир, машины, белые с зелеными полосами и круглой эмблемой в виде парусной лодки в лавровом венке, мигавшие красным и синим, завывавшие какофонией цифровых сирен, словно призраки из иного мира.
Будь у него очки и планшет, он мог бы поймать очередной ивент. Мало кто из европейцев когда-либо видел собственными глазами хоть один суперавтомобиль. Они действительно выглядели как машины из другого мира – лихого, мчащегося вперед и уверенного в собственном могуществе, но теперь подвергнутого цензуре, запрещенного и обреченного на принудительное забвение. Полностью, однако, они не исчезли – не все оказались в Китае, Индии и Африке. Их продолжали производить, хотя бы для шейха, который купил их для полиции. А тут они ехали десятками – «Ламборгини Авентадор», «Астон Мартин один», «Феррари Тахион». Они мчались перед ним с ревом чудовищных двигателей и воем сирен, бело-зеленые, со стилизованной надписью на дверцах, которую он машинально прочитал как «Обйиилл», хотя ее следовало читать с конца и по-арабски. Чудовища из тех времен, когда мощность двигателя измерялась в сотнях лошадиных сил.
Призрачная колонна пронеслась перед ним и исчезла, улицы почти полностью опустели, а немногочисленные прохожие уже в открытую бежали трусцой, словно их охватило всеобщее желание предаться здоровому образу жизни. Теперь он выделялся среди них, поскольку просто шел. Тесные закоулки и подворотни, в свою очередь, были забиты людьми, самые любопытные, отважные или просто глупые из которых высовывались за угол, пытаясь что-то высмотреть на пустых улицах. Все это напоминало какую-то дурацкую детскую игру в стулья. Иного выхода, кроме как идти дальше, у него не было, поскольку стула для него уже не хватило. Прочие втиснулись во все возможные щели и норы, а ему остались лишь раскаленные тротуары и возвышающиеся слева башни небоскребов.
Сирены продолжали завывать, вдоль шестиполосной улицы теперь с глухим грохотом неслись ряды выкрашенных в песочный цвет приземистых угловатых открытых бронемашин, полных облаченных в кевлар, увешанных оружием людей. Отблески солнца на торчащих во все стороны стволах, смуглые лица, усы, блеск черных стекол, дрожащий песочный узор камуфляжа.
Дело принимало серьезный оборот.
Шейх пустил в ход армию.
И флотилию разгоняющихся до ста километров в час меньше чем за три секунды спортивных автомобилей.